Боль, которая прижала Шмелева во время ночной рыбалки под раздраженный скрип выволакиваемых из воды кальмаров, слава богу, пока не вернулась, она словно бы боялась старого трудолюбивого врача, Шмелев, находившийся сейчас в натянутом состоянии, ощутил, что тревога, сидевшая в нем, начала понемногу отступать, на душе сделалось спокойно, даже тихо, как в портовом отстойнике.
Он попрощался с врачом, спустился по мраморной лестнице вниз, к двери главного входа, и через несколько мгновений был на улице.
На заскорузлых клумбах подсыхали, превращаясь в неряшливые кожистые головки, уже потерявшие свой цвет последние астры и вообще здесь, в закрытом дворе, цветами не пахло – пахло ветром, солью, рыбой, ароматы эти приносились с моря, они вообще были типичными для Владивостока.
Неторопливо, считая собственные шаги, Шмелев прошел к скамейке, притулившейся к забору, сел на нее, из кармана достал плоскую черную коробочку – мобильный телефон, позвонил знакомому таксисту, работавшему в агентстве «Индрайвер», спросил:
– Володя, можешь забрать меня у ворот поликлиники, я сижу тут на скамейке.
– Случилось чего-то, Игорь Сергеевич?
– Да вот, был у врача, – неохотно проговорил Шмелев, – выслушал приговор…
– Понятно. А поедем куда?
– На Змеинку.
– К катеру?
– Точно, к катеру. Надо свежим воздухом немного подышать.
– Через пятнадцать минут буду.
В последнее время Владивосток хоть и расширялся, расстраивался, делался просторнее, а узких мест в городе все равно было много, причем чем ближе к окраине, тем больше, и ни один человек в Приморье не изучал, из какой широкой лохани или бездонной кастрюли они появляются, поэтому в пятнадцать минут таксист Володя может не уложиться.
Погода с утра была прохладная, хотя и спокойная, шторма, во всяком случае, не обещали… Хорошо, если бы воздух начал розоветь, а это добрая примета, признак возможного тепла. Тепло может вызвездиться даже сегодня, через пару часов, и это изменит лик всех владивостокских улиц без исключения.
Володя опоздал на пять минут, лихо прижался к тротуару и заглушил мотор. Посмотрел на Шмелева сквозь боковое стекло, Шмелев благодарно наклонил голову, с трудом выпрямился – ему показалось, что сейчас любое движение может родить в нем боль, заставит скорчиться, но нет – боли по-прежнему не было.