Они долго тогда спорили. И лишь потом, спустя годы, Шамсиев не раз ловил себя на мысли, что во многом был прав отец, говоривший о разнице кровей. Не ладилось у них что-то в жизни…
Конечно, он не объяснял все только национальным различием, была, наверное, и разность в воспитании, в характере. И все же…
До получения квартиры им пришлось жить несколько месяцев у матери Валентины. Общительная по натуре, она страстно любила гостей и застолья.
Каждые выходные у нее по вечерам собирались друзья, сослуживцы, и разгоралось долгое шумное веселье с красноречивыми тостами, песнями и плясками.
Шамсиеву же, человеку сдержанному, знающему во всем меру, все это претило и порядком надоело. Правда, иногда, внимая просьбам Валентины, он тоже присаживался к столу, выпивал рюмку, другую, но все равно долго не выдерживал, уходил в другую комнату и читал или смотрел телевизор.
А что же Валентина? Как любящая дочь, она поддерживала во всем мать, старалась угождать ей, считаясь, видимо, еще и с их зависимым положением.
Как-то разгоряченная, разрумянившаяся от вина и веселья она зашла в комнату, где находился Шамсиев, и, кротко присев к нему на кровать, положила ему голову на колени и сказала тихим, обиженным, но полным любви голосом:
– Ну, что ты у меня такой злой и нелюдимый татарин. В Мекку, что ли, собрался исповедоваться или в Казань к отцу своему…
Шамсиев не обиделся на нее тогда, подумал, получим квартиру, заживем спокойной и мирной жизнью.
Но, увы, характер и привычки матери, казалось, передались Валентине вместе с кровью, пепельными волосами и зелеными глазами. И в новой квартире, куда они с радостью переселились, то и дело появлялась ее мать, собиралась та же шумная компания – и снова приходилось Шамсиеву обретать покой в одной из пустующих комнат, в одиночестве. И даже рождение дочери не привело к наступлению тех перемен, которых он терпеливо дожидался. А тут еще появились симптомы какой-то новой, странной «болезни»…
У Валентины был диплом сценарного факультета ВГИКа, но первый же написанный ею сценарий почему-то не понравился режиссерам. Во всяком случае, снимать по нему фильм не стали. Обидевшись, она полгода нигде не работала, потом устроилась в редакцию заводской многотиражки, не выказывая более никаких стремлений к высоким пьедесталам.