– У него, – показал прокурор на Вахрамеева. – Можешь забрать сейчас же. А ты, Сережа, сдай все другие дела Карпатову и начинай с сегодняшнего дня помогать Булату Галимовичу. Перейдешь, так сказать, временно в его подчинение. А я съезжу сейчас к Прокофию Ивановичу и доложу ему о прибытии следователя из Москвы. А у тебя, Булат Галимович, нет желания лично представиться ему?
– Нет, благодарю. Как-нибудь потом… – деликатно уклонился от его предложения Шамсиев.
– Да, сдал, сильно сдал шеф, – заметил сочувственно Вахрамеев, когда они, выйдя из кабинета прокурора, остановились на минутку в коридоре. – А каков был хват! Светлая голова! Сломали его… Два года назад расследовали мы дело директора здешнего ресторана, взяточника, ворюгу. Горком тогда здорово теребил Трифонова. Кому-то из областных чинуш не нравилось, что дело пойдет в суд. Но Александр Петрович устоял, хапугу осудили. Зато потом шеф схлопотал подряд два выговора по партийной линии. Так, за разные мелочи… А сейчас вот собирается на пенсию, последние месяцы дорабатывает.
– Что ж, знакомая ситуация! – грустно улыбнулся Шамсиев.
– А что, на вас там тоже нажимают?
– Еще как! И пресс, пожалуй, потяжелее и посильнее, и уж если нажмут, то, верно, живьем из-под него не выберешься…
Когда они вернулись в кабинет, Шамсиев сел в свое кресло, а Вахрамеев долго стоял возле окна, будто пытаясь что-то разглядеть в зеленой гуще раскинувшегося за ним сада.
Озабоченность местного детектива была понятна Шамсиеву. Ведь еще там, в кабинете у прокурора, Вахрамеев сидел молча, не проронил ни слова. Теперь же, когда ему предстояло отдать уголовное дело приезжему следователю, отдать после того, как он потерпел фиаско, его, вероятно, навещали не лучшие мысли и чувства.
Наконец Вахрамеев отодвинулся от окна и, вынув из кармана связку ключей, подошел к сейфу. Открыв его, он вынул пухлый том уголовного дела и, вернувшись, протянул его Шамсиеву.
– Вот, Булат Галимович. Здесь все, что нам удалось собрать за месяц…
Взяв дело в привычно желтой картонной обложке, с регистрационным номером и названием, выведенным от руки черной тушью, Шамсиев положил его на колени и произвольно, словно загадав какое-то желание, открыл страницу.
Взору его предстала цветная фотография молодой дамы с улыбающимися голубыми глазами, дамы, о которой мужчина, знающий толк в женщинах, сказал бы, вероятно: не писаная красавица, но уж, верно, сведет с ума, если захочет.