Следователя охватила тревога. Неужели случилось что-нибудь с Бориным?
– Вы, наверное, следователь? Проходите, пожалуйста! Илья Ефимович ждет вас! – сказала любезно девушка, указывая свободной рукой в глубь квартиры и уступая ему дорогу.
У Шамсиева сразу отлегло от сердца. Он вошел в прихожую.
Подойдя к нему, девушка доверительным жестом попросила его наклониться и шепнула на ухо:
– Я только что сделала укол Илье Ефимовичу. Сейчас его состояние улучшилось, но вы уж, пожалуйста, не утомляйте его. Он очень слаб…
– Хорошо, я постараюсь, – успокоил ее Шамсиев.
– Илья Ефимович! Тут к вам пришли! – сказала она и, шепнув следователю: «Ну, я пошла!» – прошмыгнула за дверь.
С улыбкой посмотрев ей вслед, Шамсиев тихими, бесшумными шагами прошел в комнату, где три дня назад ему в первый раз пришлось беседовать с хозяином квартиры.
Борин находился все там же, но уже не сидел в кресле, как в тот раз, а лежал в кровати, в углу комнаты, накрытый большим теплым одеялом.
Подойдя к нему, Шамсиев тихо и учтиво поздоровался.
Несколько секунд Борин как бы не реагировал на его приветствие, затем медленно повернул голову и, посмотрев на него мутными, воспаленными глазами, произнес глухим и безжизненным голосом:
– Присаживайтесь. Хорошо, что вы пришли…
Взяв стул, следователь поставил его поближе к кровати и сел так, чтобы удобно было беседовать с больным.
Взгляд его невольно упал сначала на тонкие, словно ставшие прозрачными руки старика, покоившиеся на поверхности одеяла, скользнул по худым угловатым плечам и остановился на лице, выглядевшем каким-то опухшим, пожелтевшим, словно налитым воском, – и следователь понял, что смерть подошла к этому человеку так близко, что уйти от нее уже было невозможно. И ему почему-то стало жаль старого режиссера.
Словно угадав его мысли, Борин ухитрился каким-то способом выжать из себя улыбку и промолвил тихо:
– Красив я стал, правда? Да, маска смерти никого еще не украшала. Недолго, недолго уже осталось…
Шамсиеву хотелось успокоить старика, ободрить словами утешения, но язык словно отказывался повиноваться ему в эту минуту – уж слишком явственной была печать смерти, лежавшая на всем облике несчастного. И он решил лучше помолчать в надежде, что Борин сам снова заговорит и еще многое ему скажет – ведь не случайно он пригласил его к себе в столь тяжкий для себя час.