Дома, за ужином, когда вечерний сумрак окутывал город подобно шелковому покрывалу, а первые звезды прокалывали небесный свод, Лейла спросила отца, склонившегося над чертежами:
– Кто такой Акрам?
Отец поднял голову, его пальцы были испачканы чернилами, а в глазах отражались сложные расчеты.
– Главный инженер города, – ответил он. – Хороший человек. Умный. Один из немногих, кто действительно понимает, как всё работает в городе.
– А кристалл правда опять станет ярче после праздника? – спросила она, ковыряя ложкой в тарелке с кашей.
Отец замер.
– Что ты такое спрашиваешь?
– Я видела, как его тень становится все меньше, – сказала она с детской прямотой. – Даже когда возвращается, она не такая сильная, как раньше. Я делала отметки на колонне.
Отец обеспокоенно посмотрел на неё, затем быстро встал и закрыл дверь.
– Только не говори об этом на улице, Лейла, – произнес он.
После большого праздника Воды, когда город наполнился музыкой и танцами, а храм украсили гирляндами, кристалл действительно засиял ярче. Боги вернули городу свою милость. Но Лейла, тайком продолжавшая свои наблюдения, заметила, что новая "полная сила" была не такой уж полной.
Шли годы. Лейла выросла. И всякий раз, проходя мимо старой колонны в храме, она проводила пальцами по своим засечкам – немому свидетельству истории, которую все видели, но никто не осмеливался заметить. Истории о том, как медленно, незаметно для беспечного взгляда, но неотвратимо, мир вокруг них менялся.
Назир сидел на краю крыши своего дома, держа в руках тонкий металлический инструмент – измеритель силы кристалла, созданный его отцом и усовершенствованный его собственными руками. Звезды уже почти растворились в предрассветной дымке, но солнце ещё не показалось из-за бесконечных барханов на востоке. Это время – ни ночь, ни утро – он всегда любил больше всего. Момент равновесия, когда мир замирает на перепутье.
Пальцы рассеянно поглаживали гравировку на ручке прибора – имя отца, Акрама, искусно вплетённое в геометрический узор. Бронза, нагретая его ладонями, казалась почти живой. Отец умер пять лет назад, но прикосновение к его творению каждый раз порождало странную иллюзию – будто он где-то рядом, смотрит тем же серьёзным, оценивающим взглядом, что и при жизни.
«Числа не лгут, Назир, – говорил Акрам. – Люди лгут. Тексты лгут. Воспоминания лгут. Числа – никогда».