– Да, – подтвердила Маша. – А почему в Елениевку? Поселок-то Солнцевский называется, – напомнила она.
– Так это уж когда назвали?! – Женщина махнула рукой. – Когда вон комбинат лесообрабатывающий построили, к нему и поселок устроили. А прежде здесь деревня Елениевка была. По имени барина, Елениева. Моя мать и бабушка давненько здесь жили. Вон, в усадьбе Елениевской кашеварили да убирались. – Она кивнула на виднеющуюся вдалеке крышу.
– Так они и самого барина видели? И жену его Анну Николаевну? – заинтересовавшись, Маша спустилась на несколько ступеней пониже.
– Как же не видеть – видели, – подтвердила женщина. – Константин Иванович сам, как бабка рассказывала, человек был добрый, щедрый. Книжки читать любил. Собирал их на полочках – видимо-невидимо. Очень переживал, когда с них пыль смахивали, чтоб не повредили. Редкие, мол. Бабка-то моя неграмотная была, ей что? Хоть в лоб, хоть по лбу. Сама-то не смыслила. Но убиралась бережно. А Анна Николаевна… – Женщина присела на ступеньку и положив авоську на колени, на мгновение замолчала. – Дурного про нее не скажешь. Не злая. Красивая. Волосы яркие, рыжие, она их собранными в хвост на затылке носила, точно хвост у лисицы. А глаза раскосые, по- инхнему, по-японски. Она ж оттуда была, говорили. Только, как сказать… – Женщина пожала плечами. – Не нашенская она была. Чужая. И внутри вот что-то такое, жесткое чувствовалось. Не поболтаешь с ней по-женски, вся в себе. Улыбается и вежливая – а тепла сердечного нет. Елениев и сам-то от ее холодности страдал. Не понимала она его. Оттого, верно, и помер рано. Про нее рассказывали, что как надо было ей тайком из усадьбы отлучиться, так она лисой оборачивалась и через лаз убегала, а взамен себя что-то вроде морока оставляла – пустую оболочку. Вроде и дома она, а на самом деле нет. Только подтвердить этого точно никто не мог, конечно. – Женщина вздохнула. – Но бабка моя заметила, как Анна Николаевна больной скажется и запрется у себя в спальне, так по двору лисица бегает. Она хотела капкан на нее поставить, мол, курей ворует, окаянная. Про колдовство-то она не думала. Но Анна Николаевна ей строго-настрого запретила. Нечего, говорит, животных мучить. Побегает, побегает, да сама уберется.
– А с Анной Николаевной что стало? – поинтересовалась Маша.