Царапины и глитчи. О сохранении и демонстрации кино в начале XXI века - страница 12

Это правило – одновременно и благородное, и дерзкое утверждение, вероятнее всего рожденное из идеального представления Узаи о демонстрации фильма в кураторской среде и из положительного опыта работы с безупречной техникой и киномеханиками-экспертами в Музее Джорджа Истмана в Рочестере, Нью-Йорк. Однако материальная реальность никогда не умещалась и не будет умещаться в рамки разумного. Наверняка Керки Узаи ощутил потребность включить это утверждение в методичку из-за нескольких неудачных случаев с копиями, которые были запрошены на кураторские показы и вернулись в хранилища в худшем состоянии (показательно, что это правило не входило в более ранние издания книги). Сама вероятность происшествий была исключена, вне всяких сомнений. А ведь в определенный момент можно было сказать то же самое о Чернобыле или Фукусиме – до того, как там произошли катастрофы. Я встречал превосходных архивных киномехаников, которые были близоруки, тугоухи, растрепаны, потны, самоуверенны и по уши влюблены, с тягой к курению и вросшими ногтями – вполне себе разумные препятствия для возврата фильмокопии в хранилище нетронутой.

Понятие нормы износа подразумевает, что мы уже приняли износ как неприятный побочный эффект в деле сохранения и демонстрации фильмов. Что, если вместо этого мы обсудим не норму износа, но нежелание принимать этот износ в качестве побочного эффекта, учитывая, что износ (т. е. изменения) – неминуемая константа, а неизменность – недостижимый идеал? В конце концов, история кино – это не история идеальных или хотя бы хороших кинопроекций. В большинстве своем это история царапин, разрывов, ожогов, нечетких изображений, задержек при смене бобин, пропущенных кадров, несовершенных кадров, абы каких скоростей проекции, не говоря уже о суматохе перед экраном: от разговоров и перепихонов до курения и чавканья.

При всем этом и за неимением лучшего варианта Керки Узаи совершенно прав: все же мы должны стремиться к невозможному, ведь именно оно нередко и придает смысл нашей жизни. Перефразируя кантовскую формулу «долженствования», определяющего «возможность», мы должны стремиться не потому, что можем, а потому, что думаем, что можем.

До изобретения более сложных – и, следовательно, куда более хрупких и трудоемких – методов сохранения пищи, таких как пастеризация и охлаждение, ферментация была единственным методом сохранения мертвой органической материи на недели, месяцы, годы, десятилетия и даже века, при этом сама материя оставалась полезной, то есть съедобной. Археологические данные подтверждают, что люди сознательно ферментировали свою пищу еще со времен неолита, около 8500 лет назад. Помимо сохранения, метаболический процесс ферментации, запущенный и поддерживаемый активностью «дружелюбных» анаэробных микроорганизмов, меняет текстуру и вкус еды, в результате делая ее объективно более усвояемой и питательной и субъективно – более насыщенной вкусово.