Что еще помню из времени ГИТИСа. Помню один случай с Юзовским[2] – он у нас преподавал. У него был сын, он растил его один. Однажды, придя в библиотеку, он услышал поздравления коллег, которые через каждого второго поздравляли его с женитьбой. Он был страшно удивлен, а потом выяснилось, что шестилетний сын Миша стал подходить к телефону и на вопрос звонившего, с кем он разговаривает, отвечал: «Это его жена». Так родилась эта легенда.
Помню, как мы с моей подругой Инной Вишневской отдыхали в санатории в Болшеве. У нас самый прелестный период, мы болтаемся, мы на отдыхе, выезжаем в Москву на танцы, встречи. Нам хорошо и весело еще и потому, что мы вдвоем и понимаем друг друга с полуслова. Утром идем на завтрак и видим большую толпу людей, которая мрачно рассматривает стену, по которой будто ползет какой-то зверь.
На ней черным заголовком мгновенно впечатывается в нашем мозгу статья в «Правде», вывешенная на стенде: «Антипатриотическая группа театральных критиков». Одновременно мы читаем первые строчки, затем следующие, уже с фамилиями, и в шоке осознаем, что почти все перечисленные фамилии – это фамилии наших учителей в ГИТИСе. Те, на кого мы молились, те, кто был прославлен за рубежом как высшие специалисты различных видов искусств. Сразу же перечисляются Юзовский, Алперс[3], Эфрос[4] и другие. Они шпионы, они антипатриоты, они продавшиеся Западу враги. У меня темнеет в глазах, мы с Инной молча выползаем из этой кучи, прильнувшей к стенду, выбегаем на улицу и начинаем осознавать и обсуждать произошедшее. Уже с первой минуты мы поняли, что наша жизнь резко меняется и что прежнего счастья пребывания в институте больше не будет. Всем заменяют темы диссертаций, я получаю тему «Советская драматургия на московской сцене», которую впоследствии защитила в качестве кандидатской диссертации. Все наши учителя были уволены из Государственного института театрального искусства, их книги, их лекции были изъяты из библиотек, и дальше началась та длинная эпоха травли, когда были сосланы в лагеря лучшие специалисты.
Продолжаю про годы юности. У меня развилось два чувства в характере, абсолютно патологические. Первое – это сопричастность людям, личностям, награжденным свыше, от природы чем-то особенным, чем-то из них выпирающим, без чего они не могут быть счастливы. Сопричастностью к страданию таких людей. И второе – абсолютная ненависть к выбрасыванию еды. Я заболеваю, если вижу, что у меня что-то в холодильнике испортилось и моя помощница это выбрасывает. Ничего не могу сделать с собой, могу накупать лишнее, что портится, абсолютно не считаю и не берегу денег. Не умею финансировать, не умею накапливать, но абсолютно не могу видеть кусок выброшенного хлеба.