Я удивленно поднял брови. Сделал еще глоток. Вид у меня, наверно, был забавный, потому что Мэри вдруг рассмеялась и заправила розовую прядь за ухо. Смех у нее не был неприятным. Да я никогда так о Мэри и не думал. Вообще-то даже наоборот. От нее исходило ощущение безопасности. Иногда она тянула ко мне руку, словно желая прикоснуться, ободрить, но в последний момент останавливалась, чтобы не зайти слишком далеко. Мне нравилось, что она всегда сохраняет хладнокровие, даже когда вокруг бушуют страсти и все заряжены до такой степени, что, кажется, вот-вот взорвутся.
Конечно, Мэри тоже могла разозлиться. Однажды я видел, как она чуть не вышвырнула из бара парня за то, что он хлопнул ладонью по старому музыкальному автомату, когда тот начал барахлить. Мне это показалось забавным. В этом городе многое могло вызвать раздражение, но Мэри довела музыка. Я хотел спросить ее об этом музыкальном автомате, но так этого и не сделал. Теперь, наверно, уже не спрошу.
– Чем ты занималась? – спросил я. – В смысле до Купера.
Ее улыбка на мгновение увяла, а когда вернулась, то показалась мне натянутой.
– Это важно?
– Думаю, нет.
– То, что мы делали раньше, не имеет значения, – сказала она. – Важно только то, что мы делаем сейчас.
Мэри помолчала, допила пепси и встала. Меня как будто что-то кольнуло, но я промолчал и даже не попытался ее остановить.
– Пепси за счет заведения, – сказала она, разглаживая ладонями фартук, – а вот за скотч, боюсь, придется заплатить.
Настроение улетучилось, и попытка вернуть его не удалась, но я все же слегка улыбнулся.
– Мы все, Томас, совершали поступки, которыми не гордимся. Вот почему мы здесь, – сказала она.
Мэри, конечно, была права, только тогда я постыдился ей в этом признаться. Слишком занятый своими мыслями, я не видел картину целиком. Кроме того, было уже поздно. Все эти разговоры наводят на мысли о прошлом, а к встрече с ним я тогда не был готов. Выгреб из кармана, что было, положил на стойку и надел пальто. Поймал взгляд Мэри, кивнул на прощание и, спотыкаясь, вышел в холодную ночь Небраски.
Время идет.
Задница у меня затекла просто убийственно. Уверен, это все стул. Такое ощущение, что его купили в 80‐х, и набивка сиденья не толще миллиметра. Замечаю, что единственное кожаное кресло прибрал к рукам Табби. Часы на стене показывают начало седьмого, а значит, парням пора расходиться. Сейчас они соберут все, что узнали за день, и забудут об этом на несколько часов, предавшись старым добрым ночным увеселениям. А утром, в семь, встанут и с хмурой физиономией снова возьмутся за дело.