Он хотел быть своим, но чаще выглядел как человек, который боится, что его забудут. Всё время впрыгивал в разговоры, цеплялся за слова. Иногда это утомляло. Особенно когда он начинал кому-то доказывать, что понимает больше, чем есть на самом деле.
Он мне вроде как нравился, пока я не поняла: нравится не он, а то, как он на меня смотрит. Мы расстались спокойно, без трагедий. Я сказала, что всё прошло, хотя оно и не начиналось толком.
В тот день он подарил мне картину по номерам. Он знал, что я люблю рисовать – и, видимо, решил, что это и есть правильный ход. Я поблагодарила. Улыбнулась. Поставила её на полку. Но внутри стало неловко.
Если я люблю рисовать – это не значит, что мне нравятся картинки, где всё уже за меня решили.
Он был искренним, наверное.
Просто снова перепутал близость с угадайкой.
⸻
К началу вечера все разошлись по углам. Кто-то резал салат, кто-то листал музыку, кто-то уже плыл. Шашлык коптился на морозном воздухе, а я стояла с бокалом в руке и смотрела на весь этот цирк – как режиссёр, который потерял сценарий и вдруг понял, что в этом и был смысл.
К девяти вечера дом начал дышать сам по себе. Осень за окнами была тёмной и мокрой, на улицу никто не стремился – всё лучшее происходило внутри.
Музыка била с колонок внизу. Столы ломились от еды, которую уже ели руками. В теннисной кто-то потел, отбивая мячики с неожиданным азартом, как если бы от результата зависела их судьба. В бильярдной – лица стратегических гениев с сидром в пластиковых стаканчиках. Остальные разбрелись по этажам – с рюмками, закусками и историями.
Я в это время носилась по комнатам, занимаясь всем подряд. Не как заведённая – просто хотелось, чтобы всё шло гладко. Чтобы никто не искал штопор, не ныл, что голодно, и не спрашивал в третий раз, где туалет. Я не пыталась быть героем – просто люблю, когда людям хорошо. Особенно если это «хорошо» под моей крышей. Вот я и ходила: наливала, подбирала, поправляла. Не из тревоги – из любви к порядку и лёгкому человеческому счастью.
⸻
Виталик пытался объяснить Роде, что верность – это не мораль, а поэзия.
– Я не просто её люблю, понимаешь? Я в ней будто держусь за берег. Всё остальное – вода.
Родя кивнул. Не потому что понял, а потому что понял: перебивать не надо.
– Она вчера отправила мне голосовуху. Минуту сорок. Там только как она пьёт чай. Можешь себе представить? – Виталик расплылся в улыбке, как ребёнок, нашедший в траве улитку. – Это и есть настоящая близость.