– Панацея ты моя. Как мне хорошо с тобой…
Она завораживала его своим голосом, тихим и печальным. Он ощущал ее любовь к себе. Радовался и пугался одновременно. Его тянуло к ней, уже не мог существовать даже в мыслях без нее.
Катя, жена Хрусталева, хрупкая, похожая на девочку, поначалу не очень беспокоилась по поводу очередного увлечения мужа. Но этим летом она почувствовала, что с ним происходит что-то необычное: стал молчаливым, исчезли шутки по утрам, часто возвращался домой за полночь, ссылаясь на загруженность. Как жена офицера, она привыкла к тому, что служба – самое важное, это мужской долг. И смиренно исполняла роль жены и матери, не задумываясь о будущем, разводы в среде военнослужащих случались крайне редко. Не имея специальности, не работая, она жила любовью к мужу и двум замечательным дочкам. Старшей было двенадцать лет – занималась музыкой, танцевала, младшей всего лишь два годика. Муж позволял себе порой развлечься на стороне, но считал, что семья – это святое.
Когда из ординаторской вышли врачи, Хрусталев закрыл дверь кабинета на ключ, подошел к Ружане и притянул к себе, прижался лбом к горячей щеке. Она так и не привыкла к его вольностям на работе – вспыхнула, разволновалась, попыталась отстраниться, но он уже целовал ее торопливо и жарко. Она попыталась отвечать на ласки, но напряжение не проходило, не могла не думать, что находятся они в служебном кабинете.
– Ты прости мня за вчерашнее. Это я виноват. Милая моя, понимаю, как ты страдаешь. Но я что-нибудь придумаю, обещаю. А давай в среду махнем на Балатон? У меня дела в Будапеште, до обеда управлюсь и после – на озеро. Посидим в кафе, возьмем холасле с токайским. Ты как, не против?
Ружана улыбнулась, вздохнула, глаза увлажнились, легкий румянец появился на скулах. Начальник гладил ее шею, сдувал завитки, целовал в глаза, приговаривал:
– Ты у меня Панацея – лекарство мое от всех недугов. Милая моя, красивая моя…
– Я не против искупаться в Балатоне, но…
– Никаких «но». Договорились. Завтра в девять жди меня у КПП, я буду на машине Пишты, ты знаешь ее.
Пишта был хорошим другом русских офицеров из госпиталя. Никто не помнит, когда он появился в нашей среде. Одни приезжали, другие уезжали, а он оставался непременным членом этой дружной и непростой семьи. Его полюбили за бескорыстную помощь всем, кто в ней нуждался. Он мог и машину одолжить, и ящик фруктов привезти из своего сада, и встретить в Будапеште семью офицера, прибывшую из отпуска в Россию. Ему доверяли, он был вхож почти в каждый дом военнослужащих. Был осведомлен обо всех житейских делах в гарнизоне. И, конечно, он без проблем одолжил машину Хрусталеву, зная, куда, с кем и зачем тот едет.