Мама не выдержала:
– Ты партию нашу не тронь! Я партийный билет седьмого ноября 1942 года получила, когда неверующие в победу свои сжигали. Саша всю войну артиллеристом с первого до последнего дня отшагал. Он вернулся на родину! Дом нам не нужен!
– А что вам нужно! Хлебушек наш? Смотри, сколько я на трудодни получил! На калачи хватит и на самогонку еще останется! – дядя Степан откинул крышку с высокого деревянного ларя в углу.
– Городская, смотри какая отборная пшеничка! Ваша партия думает: если сюда молодняк нагонит, даст им новые трактора, машины, у них что-нибудь получится? Целинники, мать вашу! Пропьют, прожрут все и по домам разбегутся! Палатки поставили, герои! Задницы свои приморозят в этих палатках зимой! Лозунги развесили! Замки на сараи вешать надо – от воров пришлых хорониться!
Он начал пригоршнями разбрасывать пшеницу по кухне. Не выдержала, вскочила со своей табуретки Евдокия:
– Сядь, Степан, не порть добро, коли перепил! Запевай, Нюра!
Неожиданно дядя Степан изо всех сил размахнулся и ударил бабушку своей огромной ручищей по лицу. Она рухнула молча на глиняный пол.
– Как же ты мне осточертела! Девок в селе – расшибись, а тут от этой ни ласки, ни пляски!
– Ой, убил! – ахнула Галя
Все, как в кино на экране, начали суетиться, перемещаться в тесной кухне. Два плечистых мужика схватили дядю Степана, вывернули ему руки, прижали лицом к ларю.
Мама с отцом подняли бабушку, лицо ее было залито кровью.
– Пустите меня! Мой день рождения! – кричал дядя Степан. – Наливайте мировую!
Его отпустили. Но дядя Степан никак не мог успокоиться:
– Интересно, под сколькими командирами, Сашка, твоя женка побывала, если такая смелая стала? – папа хотел вскочить, но мама схватила его за руку. – Мы таких смелых пощелкали на войне без счета. Хоть и неудобно с такой культей орудовать было.
Он поднял над столом правую ладонь, на которой осталось только два пальца с мизинцем.
Мама встала, задохнувшись от волнения:
– Сколько же еще времени потребуется, чтобы дикость и варварство искоренить из этой патриархальной деревни? Ничего, фронтовики посмотрели, как Европа живет, засучили рукава. 1954 год на дворе! Сюда, на целину, едут со всей страны молодые и энергичные, с комсомольским задором и решительностью! Через несколько лет тут все изменится! А у тебя, Степан, – самострел. Без единой царапины человек, а трех пальцев, чтобы из винтовки стрелять, не оказалось. Нагляделась я в госпитале за четыре года на таких трусов! Саша, пошли! Нечего нам тут делать!