Каждый из этих вопросов одинаково важен, и все вместе они образуют проблему, наиболее трудную для решения. В конечном счете, нельзя отрицать, что идея Бога имеет одно из тех происхождений, которые остаются сокрытыми от разума. Поэтому ценность аргумента, основанного на авторитете, сколь бы всеобщим он ни был, естественно страдает от тайны, окружающей рождение этой идеи. Тем не менее, никто не может противостоять всем, и Цицерон прекрасно выразил суть исторического доказательства в своих резких словах: «Nulla gens tam immansueta, tam fera, quæ non Deum habendum esse sciat» («Нет народа столь дикого и варварского, который не знал бы, что Бог должен почитаться», De leg. I, 8). Конечно, строгая философия не позволяет принимать догмат на чей-либо авторитет, но нельзя не признать, что авторитет всего человечества имеет огромный вес.
Возражают, что в определенные эпохи человечества серьезные заблуждения бывали более или менее распространены. Но отличие всех этих заблуждений от рассматриваемой истины в том, что со временем они ослабевали и наконец исчезали, тогда как истина, о которой мы говорим, становилась все яснее и сильнее с тех пор, как была дана человеческому сознанию или завоевана им. Из века в век учение о существовании Бога становится богаче и прекраснее, и каждый шаг цивилизации привносит в него новую идею или более достойную форму. И конечно, если сам факт его всеобщего владычества – не философский аргумент, то это, по крайней мере, моральное соображение величайшей важности.
В своей второй форме – собственно этическое доказательство, представленное как единственно верное главой критической школы Кантом, – оно выводится из понятия разума о высшем благе, которому соответствует неотделимый от него факт сознания – любовь к этому благу.
Понятие разума о высшем благе требует существования творца, который был бы принципом справедливости и законодателем свободных существ. Любовь к благу требует абсолютного ценителя или судьи, который вознаграждал бы добро и карал зло. Этот принцип – творец справедливости, и этот судья – воздаятель за добро и мститель за зло – не могут не существовать, ибо если бы их не было, то в нашем практическом разуме не было бы того, что в нем есть. Но это в нем есть – следовательно, они существуют. И настолько несомненно, что мы вынуждены верить в них, как только верим в самих себя.