Мы вышли к широкой магистрали, усеянной опрокинутыми грузовиками и легковыми машинами, спрессованными взрывами в корявые конструкции. На стене бывшего супермаркета сохранилась выцветшая надпись, проповедующая спасение и веру в неведомое будущее. Я посмотрел на эту надпись и понял, что вера давно покинула меня. Я вспомнил приказы, строгие требования выполнять всё, не рассуждая, не сомневаясь, не задавая вопросов, когда в окопе лежали умирающие, когда нам велели забирать пищу у тех, кто отдал бы её и без насилия, если бы только их попросить. Но война учит давить на гашетку, если тебе сказано давить. Я ни разу не возразил. Я повторял про себя, что защищаю семью, страну, народ. Я ошибался или осознанно закрывал глаза.
Мы остановились рядом с перекинутой балкой, которой когда-то скрепляли стены. Из-под обломков стекала дождевая жижа, напоминавшая ржавый маслянистый осадок. Мэри присела, набрала горсть жидкости в ладонь, поднесла ко рту, но не смогла сделать глоток. Вода была вязкой, обжигала горло запахом металлических примесей. Она откинула ладонь, как если бы в ней тлело что-то опасное. Я почувствовал её дрожь, не захотел признавать, что всё вокруг нас отравлено. Лиза сидела на корточках, смотрела в пустоту, шевелила губами и неслышно повторяла стишок. Её плечи срослись с моим предплечьем, и я ощущал её сердечный ритм, переходящий в мой. Наша совместная пульсация сбивала меня с толку.
На горизонте мелькнул силуэт, напомнивший мне одного из тех, кого я знал раньше, но я не смог вспомнить имени. Я подозвал его окриком. На ответ надеялся, хотя и не верил, что он ещё способен говорить. Фигура качнулась, упала за бордюр, послышался хрип. Я двинулся туда, оставив Мэри и Лизу в нескольких шагах позади. В кармане ощущалась тяжесть небольшого ножа, когда-то я считал его простым инструментом, но понимал, что сейчас это оружие может спасти жизнь или забрать её. Я вышел к бордюру и увидел, что там лежит человек, по крайней мере, он выглядел человеком. Под его боком расползался кроваво-чёрный подтёк, пальцы дрожали, взгляд блуждал. Я присел, хотел спросить, могу ли помочь. Он смотрел на меня, губы беззвучно открывались, и вдруг я разглядел, что его глаза лишены век, кожа вокруг глаз плотно прилегает к глазницам. Он моргал, но веки не смыкались. Страх пронзил меня. Я протянул руку, прикоснулся к его лбу, ощутил жар. Потом заметил отверстие на боку, где зиял след от пули. Видимо, остались те, кто не позволял никому жить. Он прошептал нечто, походившее на просьбу или мольбу, и в последний раз вздохнул. Я отшатнулся, заметив, что моя ладонь окрасилась его кровью, пропиталась тёмной влагой.