Лагерь расположился за рестораном «Торикин» у Радужного моста. По соседству – чайные домики с гейшами, а за высоким забором – нарядный двухэтажный дом, где жила, судя по всему, чья-то содержанка. По утрам её звонкий голос доносился из-за стены, но саму её так и не увидели. Зато гейши, заметив, как студенты открывают ставни, лукаво улыбались, а в дождь собирались играть на сямисэнах. Однажды к ним даже заглянула малолетняя танцовщица:
– Студенты, оказывается, такие хвастуны!
Всё вокруг казалось Куно странным и неуместным.
Когда он впервые пришёл в лагерь, команда только вернулась с тренировок. Их лица были до черноты загорелыми – трудно было поверить, что весеннее солнце могло так опалить всего за четыре дня.
– Весной обгораешь сильнее, – пояснил Кубота, принимаясь за еду. – Кожа нежная, да и не прячешься, как летом.
Куно с лёгким отвращением наблюдал, как второй номер, Хаякава, опустошал седьмую чашку риса и заедал её пятью яйцами. Но за этой почти звериной жадностью сквозило что-то простое и тёплое – ощущение товарищества, которого он раньше не замечал.
После ужина все собирались в одной комнате, болтали о неудачах на воде, о тренировках, иногда – о женщинах. Между делом в шутку ворчали:
– Чтоб я ещё раз в жизни взял вёсла!
– Пусть внуки гребут, если хотят!
Капитан лишь посмеивался, вспоминая, как в старшей школе сам сбегал с тренировок, но его ловили.
– Терпите, – говорил он. – Скоро станет интересно.
Команда жила в полном согласии. Уход Асанумы словно устранил последнюю помеху. Все подчинялись Куботе без слов – не из-за приказов, а потому что верили ему. За его усталыми веками скрывался расчёт на победу, но он не делился им. Он ждал, когда остальные сами загорятся.
Перед сном все делали упражнения на спину, затем засыпали здоровым сном. Лишь Куно долго ворочался. Пьеса осталась незаконченной, и он принёс черновики в лагерь, решив сдать её недописанной. За окном стихали песни гейш, где-то вдалеке звучал фабричный гудок. Ему слышался даже шум парусов на ночной реке. А потом колотила ступа в ближайшей лавке моти – но это мешало только ему.
Он завидовал их крепкому сну. Но мысль, что завтра и он окунётся в эту здоровую, лишённую болезненной бледности жизнь, радовала.
– Всё-таки я правильно сделал, – прошептал он, наконец закрывая глаза.