Климов кивнул, молча, записал: «Контакт – визуальный, первый удар – взгляд.»
– Что говорил?
– Сначала – «Вы устали. Вам пора отдохнуть.»
Потом – «Всё уже решено.»
А дальше… я не помню слов. Но помню, что мне стало… легче. Как будто груз сняли.
– И вы… отдали портфель?
Плотников сжал кулаки.
– Отдал. Спокойно. Без мысли. Как будто это и был смысл вечера.
– А запах?
– Сладкий, мягкий. Как лавандовый одеколон. Но глубже. Словно аптекой пахнуло, где ребёнком лежал.
Климов поднялся, прошёлся по комнате. Подошёл к графину – отпил тёплой воды. Не потому что хотел пить, а потому что в голове начало выстраиваться: «не грабитель – а инженер воли. не просит – позволяет. не берёт – внушает.»
Он подошёл ближе к Плотникову, сел напротив.
– Послушайте внимательно. Вы попали не к вору, не к шарлатану. Вы попали к специалисту. Тому, кто изучает человека, как садовник дерево. И срезает, когда плод созрел.
Купец сглотнул.
– Я не больной?
– Нет. Вы – человек. А он умеет этим пользоваться.
– И что теперь?
Климов повернулся к Кулакову:
– Матвей. Занеси в протокол: речь преступника – медицинская, уверенная. Воздействие – по ключевым образам из прошлого. Запах лаванды повторяется. Характер действия – внушение чеез доверие.
Плотников шепнул, почти по-детски:
– А его можно поймать? Такого?
Климов усмехнулся.
– Поймать нетрудно. Сначала – надо его увидеть. Не глазами, а точкой, где он входит в человека.
Они вышли на улицу ближе к восьми утра. Небо стянуто свинцом, лёд под ногами хрустел, как старый пергамент. На стене лавки – свежая афиша, мокрая от тумана:
«Доктор Колпаков. Публичная лекция. Внушение как форма милосердия. Вход свободный.»
Климов посмотрел, подошёл. Сорвал листок одним движением.
– Милосердие, значит…
Он сложил афишу, убрал в карман.
– Ну что ж, доктор. Поиграем в врача.
Глава 2 – Тень на сознании
Снег в Петербурге таял медленно, как будто нехотя отпускал зиму. Под ногами было мокро, тяжело, пахло керосином, мылом и чем-то кислым. Свет сквозь небо не пробивался – ни день, ни вечер, а тягучая тень над улицами, как затяжной похмельный час после бала. Всё в городе будто застыло в ожидании чего-то нехорошего.
Пётр Ильич Климов стоял у окна архивного отделения с тонкой папкой в руке. Третья за утро. Дело аптекаря Гавриила Кунца.
«Сказал: „Пожертвуйте на дело добра“. Я дал. Потом он пожал мне руку. Тёплую. Спокойную. А потом – как будто я сам снял ключ с цепочки и вручил. Я даже поклонился.»