В первые месяцы нашего отъезда Маша много плакала и скучала по родителям; жизнь в большом городе её пугала. Оставлять её по целым дням совсем одну я не решался, потому рукописи стали первой моей попыткой заработать, но дело дало осечку. В печать прошли лишь несколько моих малых рассказов, и жалованье за них я получал смешное. Не оставалось выхода, кроме как искать того, кто согласится мои рукописи выкупить. Конечно, идя на этот отчаянный шаг, я понимал, что мне придётся забыть о собственном авторстве и нечему будет удивляться, если через год-другой я встречу в журналах знакомые мне строки под чужим именем. Но что поделать, если уж нужда? Вырученных денег хватило ровно на три месяца; затем снова пришлось искать выход из положения. Благо, поиски эти прошли быстро: уже давненько мною было запримечено одно местечко в городской библиотеке близ моего университета; и, на счастье, когда было нужнее всего, местечко это освободилось. Работа, что говорится, в самый раз; да и нашлась очень своевременно. Однако жалования моего по-прежнему недоставало, и Машенька, не слушая моих отговоров, подалась в помощницы хозяйки дома. «В комнате, – говорила она, – все равно мне одной без тебя и без занятия скучно. А так и делом занята буду, и толк от меня какой-нибудь выйдет». Так и жили мы с Машенькой: по дням работа, а под вечер уже усталость одолевает, что ни о чём кроме сна и не думаешь. Вот она какая – реальная жизнь; о любовных играх можно только забыть. Но, несмотря на все трудности, мы с Машенькой были всё так же неразлучны и полны надежд на светлое будущее.
В этих надеждах провели мы три года, тут и дало о себе знать моё проклятие. Начиналось всё с мелочей: после университета ли зайду выпить или после библиотеки бокальчик-два пива. Со временем бокальчиков становилось мало – так дошёл и до графинчиков. Так притесался я к спиртному неотвязно, что и одного вечера порой не мог без него прожить. Я, когда мог, продолжал писать, старался писать трезво, однако жажда беспощадно одолевала меня. Так стал и домой приносить графинчики. Поначалу я от Машеньки скрывать пытался, а как она всё узнала, отнеслась, конечно, настороженно, но с пониманием: уговорами я убедил её, что в теперешних наших условиях работать над сочинениями без графинчиков у меня не получится. Но в сущности же это была моя слабость: поддаться испытаниям гнетущей среды, бедной обстановки и прибегнуть к такой низости, как алкоголь… Времени на письмо уходило совсем крохи, но довольствоваться приходилось и этим. Между тем я начал замечать, как Машенька моя понемногу всё хорошела, и вот в какой-то момент она уже начала вынашивать нашего сынишку. Я стал настрого запрещать ей работать, поэтому библиотеку мне пришлось оставить и подыскать себе такое место, где платили бы достаточно. Таковым стал театр. Помимо второстепенных ролей, я также писал сценарии и сценки, чем повышал своё жалование. О нужде удалось забыть – жизнь начала налаживаться. Но самое приятное событие ещё только ожидало нас впереди.