– И, надрываясь в метелях полуденной пыли, врывается к богу, боится, что опоздал, – всё неслось и неслось над головами.
– Маяковский – это великий советский поэт, – объясняла мама, ввинчиваясь в толпу и увлекая за собой Лёшу. – А Миша Шумаков – это новый Маяковский. Понимаешь? Он единственный сумел прочувствовать его творчество, влиться в него, пропустить сквозь себя и создать нечто новое. А как он читает первоисточник! Пойдём быстрей! Ты должен его увидеть!
Они протиснулись сквозь узкий коридорчик и очутились возле входа в зрительный зал. Там на резной металлической створке ворот у входа в зал висел мужчина лет сорока и бросал в набежавших зрителей рубленые фразы:
– Ведь, если звёзды зажигают – значит – это кому-нибудь нужно? Значит, это необходимо…
У него были длинные стянутые в тонкий хвост волосы, чёрная борода клинышком и пронзительные угольно-чёрные глаза.
– … чтобы каждый вечер, над крышами, загоралась хоть одна звезда?! – закончил он, запрокинув голову. На висках от напряжения блестел пот. Раздались аплодисменты, кто-то попросил почитать своё. Шумаков улыбнулся и покачал головой.
– Моё собственное скромное творчество услышите в зале, а пока вынужден откланяться.
Он легко спрыгнул на пол и, театрально раскланявшись, подбежал не к кому-нибудь, а к Лёшиной маме, схватил за талию, закружил на месте.
– Леночка. Ты пришла! – воскликнул он несколько наигранно. Мама, нахмурившись, отстранилась и сообщила:
– Я с сыном. Лёша, познакомься!
– Здравствуйте, – сказал Лёша, не понимая, чего от него хотят.
– Привет, мужик! – Шумаков схватил его руку и так крепко сжал ладонь, что на глаза навернулись слёзы. – Любишь Маяковского?
– Обожаю, – выдавил из себя Лёша.
Миша просиял.
– Пойдёмте, я устрою вас на первом ряду, поближе к прекрасному.
Шумаков Лёше не понравился. Слишком шумный, неуёмно энергичный, он не походил на образ поэта, сложившийся у Лёши. По его мнению настоящий поэт тих и скромен. Он любит бродить по улице, восхищаясь цветами и бабочками, ночами смотрит на звёзды и поёт оды луне. Простые слова, привычные образы. Можно не любить, но понять, о чём идёт речь, можно всегда. У Шумакова не так. Каждое отдельное слово понятно, но, складываясь в предложение, они ставили в тупик каждого, кто пытался разобраться, как именно связаны друг с другом такие совершенно разные понятия как кит и волос или гроза и нарцисс. Лёшу поразило словосочетание фиалковая нечисть. Он ломал над ней голову минут пять. Ровно до тех пор пока не оказалось, что она ещё и дождит. На этом странном глаголе его умственные упражнения закончились, и он приступил к более приятному занятию, а именно ко сну с открытыми глазами.