Вот и сейчас, когда мы сидели в его машине, в подземном гараже редакции «БЛАСТ!», популярного музыкального журнала, Тео меня удивил.
– Эмеральд, что ты будешь делать на Рождество? – спросил он, перекатывая сигарету в тонких губах. Я на секунду опешила.
– То же, что делаю каждый год. Мама готовит «празднество семи рыб», к нам приходит семья, мы перемываем кости родственникам и знакомым…
– Что еще за семь рыб? – Тео удивленно приподнял бровь, смотря на меня как на экспонат в музее.
– Это традиция. Вроде бы итальянская, я не уверена. Семь блюд из морепродуктов, мама обычно делает треску, лосось, креветки, кальмаров, – я на секунду закрыла глаза, пытаясь представить наш ежегодный стол, – а, точно, еще лобстера и устрицы. А папа делает канноли.
– Канноли тоже с рыбой? – уточнил Тео с ухмылкой.
– Нет, конечно. А что ты обычно делаешь на Рождество?
Ухмылка Тео исчезла с его губ и он отвернулся от меня. Я вгляделась в его серьезное лицо, которое отражалось в зеркале заднего вида. Почему он выглядел таким несчастным?
– Я не праздную, – сказал он своим обычным холодным и отстраненным тоном.
– По религиозным причинам?
Тео хмыкнул и затушил окурок в пепельнице между нашими коленями.
– Просто не праздную. Не с кем.
Это меня удивило. Я думала, что Тео приезжает к своим таким же ледяным родителям, они садятся за длинный стол, за которым нужно кричать, чтобы услышать друг друга, и чинно пьют шампанское.
– А как же семья? Лия? Другие ребята из группы?
– Я тебе уже говорил, что ты задаешь слишком много вопросов? – в его голосе не было раздражения, только странная усталость. Я вжалась в сидение и затихла. Лучше бы он был раздражен или злился. Я знала, как с этим справляться. А вот с грустью и усталостью Тео я еще никогда не встречалась. И тут я выпалила то, за что мне тут же захотелось дать самой себе затрещину.
– Приходи к нам праздновать. Никто не должен быть один на Рождество.
Тео снова уставился на меня как на музейный экспонат. Меня бесил этот взгляд. Это была вторая вещь, которая бесила меня в том, как Тео со мной взаимодействовал. Первая – то, что он всегда называл меня Эмеральд. Не Эм, да хотя бы Эмми, как папа. Только Эмеральд. А теперь еще и этот взгляд. Но тут на лице Тео появилась улыбка и я совсем перестала понимать происходящее.