– И давно вы в пути? – спросил я, игнорируя просьбу и направляясь к заднему борту фургона.
– Три дня уже в дороге. А тебя как зовут, дедушка?
– Мое имя Сулейман ибн Дауд, но вы можете меня звать просто дедушкой Соломоном, – говоря это, я достал из сундука-термоса кувшин с холодным молоком. – Абу, тащи сюда две кружки.
– Кто это? – испуганно спросила Айрин.
Оба ребенка удивленно уставились на подбежавшую к ним обезьянку. Абу присел напротив детей и, держа подмышкой две глиняных кружки, в свою очередь с любопытством рассматривал ребят. Пискнув и скорчив гримасу, комично напоминающую улыбку, он протянул детям кружки, которые они робко приняли в руки
– Это и есть Абу – мой друг, жонглер и акробат нашей маленькой труппы, – говоря это, я разливал по кружкам прохладный напиток.
– Абу, там у нас еще пироги были. Неси их сюда. Или ты их сточил как мандарины?
Обезьянка юркнула в фургон, и через секунду выскочила из него, неся подмышкой небольшой холщовый сверток. Распутав завязки у принятого мешочка, я вынул из него два румяных пирога с мясом и протянул их детям.
– Благодарствую, дедушка, – тихо сказала девочка, и ребята принялись за угощения. Айрин старалась это делать очень аккуратно, но мальчик, жадно поглощающий свою долю, выдал их оголодавшее состояние.
Ситуация наводила на размышления. Что делать? На кой ляд мне эти внезапные попутчики? Сходил, называется, за хлебом. Бросить теперь я их точно не смогу, но куда их девать, ума не приложу. На Пятницу никто из них явно не тянет. Ладно, довезу до города, а там время покажет.
Рассуждая над возникшей проблемой, я внимательно рассматривал горе путешественников. Худощавый мальчик с покрасневшими от слез глазами обладал типичной славянской внешностью. Кудрявые белокурые волосы, наивные и словно удивленные голубые глаза, правильный нос, чуть выступающие скулы, еще не выраженный детский подбородок – все это говорило о непосредственности и простоте характера. Взглянув в лицо девочки, я непроизвольно вздрогнул. Левая щека у ребенка была обожжена, отчего подбровная дуга опухла и прижала веко покрасневшего глаза, грубо искажая его разрез. По местным меркам это была горькая трагедия для ребенка, тем более женщины. Несчастная девочка была довольно симпатичной: голубые глаза, маленький, чуть вздернутый носик, чувствительный рисунок пухленьких губ – все эти признаки указывали на то, что из ребенка могла бы вырасти красивая невеста. Платок, из-под которого свисала на грудь русая коса, она носила, видимо, с целью скрыть ожог, обезображивающий левую сторону лица. Рана еще не зарубцевалась, и на платке выступало пятно от сукровицы. Заметив мой взгляд, Айрин наклонила голову и непроизвольно прикрыла ладонью левую сторону лица. На девочке была выцветшая белая холщовая рубаха, собранная по горловине с практически выцветшим красным узором. Поверх рубахи был надет когда-то красный сарафан, теперь имеющий бледный розоватый цвет. Мальчик также носил белую рубаху, подвязанную веревочным поясом, и серые штаны. На ногах у детей были обуты лапти с онучами, перевязанными лыковыми оборами. Вся одежонка была хоть и старая, но чистая и подшитая. Из вещей у них был только небольшой узелок, подвешиваемый на клюку.