– Очень странный поступок, учитывая, что «Экземинер», ручная газета Гарлея, обливает Мальборо грязью.
Он деликатно намекал, что Гарлей швырнул Мальборо деньги в качестве отвлекающего маневра, покуда сам вместе со своим приспешником Болингброком готовит какую-нибудь пакость. Мистер Тредер тем не менее принял эти слова за чистую монету.
– Мистер Джонатан Свифт из «Экземинера» – бультерьер, – сказал он, удостаивая газету взглядом, в котором читалось что-то вроде теплоты. – Уж коли он вцепился зубами в ногу милорда Мальборо, графу Оксфордскому потребуется несколько лет, чтобы разжать его хватку. Да невелика важность! Дела Гарлея говорят громче слов Свифта. А вот виги, числящие Мальборо в своём лагере, пусть-ка объяснят теперь эти десять тысяч фунтов!
Даниель заметил было, что десять тысяч фунтов – вполне сходная цена за то, чтобы залучить Мальборо на свою сторону (тем более что тори платят не из своего кармана), но вовремя прикусил язык. Они всё равно ни в чём не сойдутся. Да и не было смысла длить спор, поскольку пиетет, с которым мистер Тредер говорил о десяти тысячах фунтов, помог Даниелю наконец-то решить уравнение.
– Мне кажется, мы с вами встречались, – задумчиво проговорил Даниель.
– В таком случае это было очень давно, сэр. Я никогда не забываю…
– Я уже понял, мистер Тредер, вы готовы считать некоторые вопросы делом прошлым (что практично), но ничего не забываете (что разумно). В данном случае вы ничего не забыли; формально мы друг другу не представлены. Летом тысяча шестьсот шестьдесят пятого года я покинул Лондон, чтобы искать убежища в Эпсоме. Движение по дорогам почти прекратилось из страха перед чумой; от Эпсома до поместья Джона Комстока мне пришлось идти пешком. Прогулка была долгой, однако вполне приятственной. Меня обогнала карета, направлявшаяся в усадьбу. Герб на её дверце был мне не знаком. За время жизни в поместье я видел её ещё несколько раз. Ибо, хотя вся остальная Англия застыла – окоченела, – человек, разъезжавший в этой карете, не мог остановиться. Его приезды и отъезды убеждали, что конец света не наступил, а стук копыт по подъездной аллее стал для меня биением жилки на шее больного, говорящим лекарю, что пациент жив.
«Что за безумец разъезжает в разгар чумы, – спросил Даниель, – и зачем Джон Комсток пускает его в дом? Этот шаромыжник всех нас перезаразит».