– Абигайль здорова, спасибо, – объявил Боб, – простите, что отвечаю, не услышав вопроса, – тугоухим приходится читать не только по губам, но и по глазам. А если вы не собирались про неё спрашивать, так сами виноваты.
Даниель кивнул.
– Какого дьявола вы это делаете? – прокричал он, указывая на череп.
Боб вздохнул:
– На Монетном дворе плавят довольно много серебра с захваченных испанских галеонов. При этом образуются испарения, о которых вы наверняка знаете больше моего, и те, кто ими дышит, болеют. Есть лишь одно средство. Сэр Исаак узнал про него от немецких мастеров, которых нанимал во время Великой Перечеканки: пить молоко из человеческого черепа. Несколько работников слегли, поэтому сэр Исаак затребовал черепа и коров. А вы что здесь делаете, вашблагородь?
– В Лондоне? Я…
– Нет, здесь. – Боб указал на мостовую у Даниеля под ногами. – На меня захотели полюбоваться?
– Я был в Тауэре по другому делу, и мне пришло в голову нанести вам визит.
Боб, судя по всему, не мог решить, можно ли Даниелю верить. Он перевёл взгляд за реку и посмотрел на Уайтхолл, рассеянно отдирая от черепа отставшую на срезе кожу. Покойник был рыжеволос, коротко стрижен, с веснушчатой лысиной.
– Не пойду, – сказал Боб.
– Куда?
– В секретную армию маркиза Равенскара, – отвечал Боб. – Я служу королеве, долгих ей лет царствования, и если Претендент высадится на этом острове, буду ждать указаний от Джона Черчилля. А вот армия вигов Боба Шафто не получит, спасибо за предложение.
ГУК, ДАРОМ ЧТО ГОРБАТЫЙ И КОСОБОКИЙ, всюду старался ходить пешком, хотя как городской землемер и успешный архитектор мог бы держать выезд. Даниель только сейчас понял почему. У человека, который хочет что-нибудь успеть в Лондоне, просто нет времени тащиться в экипаже по запруженным улицам. Портшез – не более чем компромиссное решение. Препятствий к пешей ходьбе всего два: грязь на улицах и нежелание ронять собственное достоинство. После увиденного сегодня Даниель не мог всерьёз ругать состояние лондонских улиц; достоинство он и без того растерял, а зрелище отрубленных голов навело его на всегдашние мысли о суете сует. Длинные горькие пассажи из Екклесиаста звучали в голове по пути через мост и до Истчипа, где Даниель повернул влево. Небо на западе было малиново-лиловым, купол Святого Павла на фоне заката отливал синевой. По улицам прохаживались караульные, и Даниель подумал, что не такое уж сущее самоубийство гулять вечером одному. Он дошёл до собора к началу вечерни и решил зайти, чтобы дать роздых ногам.