Позднему гостю Матошин обрадовался, обнял как родного.
– Проходи, я только со службы. Работы невпроворот.
Скворцовский заметил, что у него уставшее худое лицо и темные круги под глазами, похоже, что работать ему действительно приходилось много. Сам он, впрочем, выглядел не лучше хозяина квартиры – и тому немало способствовали условия лагерного содержания.
– Извини, харч у меня скромный, угостить могу только хлебом и чаем без сахара. Война, сам понимаешь, с продовольствием не густо. Если бы знал, что ты придешь, то что-нибудь придумал бы. Давай, проходи, садись за стол. Хоромы у меня небольшие, комната и кухонька, но нам с тобой места хватит, а если захочешь, то на завод тебя устроим, где ты прежде работал, место в общежитии получишь. Коли понравится, то оставайся, живи со мной. Все мне, вдовцу бездетному, веселее будет, да и за тебя спокойнее. Правда, я и бываю-то дома нечасто.
– Я вас долго не стесню. Хочу на фронт проситься.
– Решение правильное, но не торопись. Поработай покуда на заводе, а там посмотрим. Рук сейчас рабочих не хватает. Мужики на войну ушли, а вместо них женщины и детишки встали за станки. Теперь такие специалисты, как ты, дороже золота. Фронту оружие нужно, боеприпасы, без них много не навоюешь. Я и сам на фронт прошусь, не отпускают, говорят, мол, здесь дерьмо разгребать надо. К прежним уголовным делам диверсанты, дезертиры, паникеры прибавились, да и еще прочая нечисть. И вооружена эта нечисть теперь гораздо лучше. Поэтому и сижу в тылу, пока другие с врагом бьются. А у меня ведь опыт, я с семнадцати лет воевать пошел. В армии служил, в милиции. Ну да ладно, посмотрим, что дальше будет. Положение весьма тяжелое. Немцы наших от Харькова отбросили, к Ростову-на-Дону рвутся. В лихую годину ты освободился, Вячеслав.
– Как срок вышел, так и освободился. Я ведь еще в лагере загорелся желанием немецкую сволочь бить. Когда в сорок первом году до нас дошло сообщение, что немцы напали, думал, что скоро этих фраеров вышибут, а не тут-то было. До самой Москвы доконали, паразиты. Когда под Белокаменной им по сопатке дали, решил все, теперь до границы погонят немчуру, только опять борода выросла. В конце зимы этого года у нас в лагере объявили, что те из заключенных, кто взамен тюремного срока добровольно согласится искупить свою вину перед Родиной, будут отправлены на фронт. Правда, тем, кто сидел по пятьдесят восьмой политической статье, и тем, кто чалится за тяжкие преступления, такой возможности не дали, это больше касалось тех, кто первый раз в лагерь попал и у кого срок малый. Некоторые согласились, потому что в лагере подыхать не хотели. Я бы тоже вызвался, да только срок мой, в отличие от них, второй был, да к тому же к концу подходил, поэтому решил на фронт свободным человеком идти, чтобы, значит, жизнь свою непутевую за Родину отдать. Я ведь ее, родимую, в лагере и с кулаками, и с ножом в руках оберегал, а теперь не жалко…