Марш не знала, больно ли умирать от обнуленного рейтинга, но тогда ей было страшно, до одури, до тошноты.
Не знала, что будет таращиться на его застывшее лицо, черный свитер и слишком прямую спину, и уж точно не знала, что внезапно начнет смеяться, потому что отчаяние не уместится ни в слезы, ни в крик.
«Довольна, Арто?! Хватит смеяться, сука!»
Пять лет назад Марш не знала, что Рихард Гершелл умеет так орать и что он способен рискнуть целой сотней позиций рейтинга, чтобы влепить пациентке пощечину.
А Леопольд понял. Он обернулся и смотрел, как она смеется. Он ее такой и запомнил – согнувшейся от хохота и размазывающей по лицу выступившие слезы, смешанные с черным пигментом.
Красота.
Леопольд все понял.
Это правда было смешно, и теперь Марш это знала.
– Значит, мы скоро увидимся, – улыбнулась девушка.
Марш не отвечала. Ее второй аватар, одноглазый и всезнающий, замер на оттоманке.
Она спала. Снова уснула, уронив на глухой черный пол трубку с окутанным паром мундштуком.
Утром у нее на лице будут красные линии от очков и придется капать под повязку обезболивающий раствор. Но Марш было все равно, потому что даже во сне она знала, что лучшая версия ее неподвижно стоит, опустив руки. Смотрит на ее нынешний аватар, замерший на оттоманке, и улыбается, потому что еще ничего не знает.
И не узнает никогда.
…
Электронное табло в приватном конвенте для репутационного отдела «Сада-за-оградой» стрекотало и щелкало с самого утра. Анимированное в виде медного барабана с пластинками из слоновой кости, оно вращалось без остановки. Пластинки стучали так часто, что звуковой сигнал не успевал за движением, изредка пропуская удары. И, конечно, значение рейтинга на табло вовсе не росло.
Рихард сидел на полу в конференц-зале, через трубку потягивая плотный белоснежный пар из стеклянного шара, и пытался бороться с искушением добавить туда тройную дозу расслабляющего концентрата. Прямо на работе. Мысль, что через стенку находятся комнаты пациентов, половина из которых здесь за сбыт или изготовление запрещенных веществ, только подогревала это желание.
В конференц-зале было пусто и темно. У пустых столов, выстроенных вдоль стен, громоздились пустые серебристые стулья. Перед Рихардом стояло ярко-желтое кресло – разумеется, пустое. Он его не видел, но это место для невидимого собеседника казалось ему совершенно необходимым.