Во время чаепитий чайник стоял посреди стола, укрывшись грелкой, и слушал разговоры людей, звон чашек и перестукивание чайных ложек с блюдцами. В такие вечера он всегда молчал, и, казалось, слушал других без интереса, но, если надо было вспомнить в августе, какой пирог пекла хозяйка на Первое мая или кто был в гостях месяц назад – он отвечал на вопросы без раздумий.
Единственное, что выводило его из себя – кипяток. Он терпеть не мог кипятка и всегда настаивал на том, чтобы черный чай – а первые лет двадцать его жизни другого дома и не водилось, заваривали, сняв предварительно Кипятильник на полминутки с плиты. Но хозяин, как и Кипятильник, считал, что чем горячее вода – тем вкуснее чай, и заваривал всегда бурлящим кипятком. Это хозяин настаивал на том, чтобы Кипятильник всегда стоял на кружках в состоянии легкого кипения, он укутывал заварочный чайник, уже с надетой грелкой, еще тремя прихватками и даже – о! это был мучительно – мог поставить его греться на плиту.
Заварочный все называли просто Чайником.
Вечерами, когда хозяева ложились спать и кухня жила своей жизнью, между чайниками часто случались перепалки. После особенно жарких деньков Заварочный начинал бубнить о том, что нельзя слишком кипятиться, что из воды уходит кислород, а целебные элементы чая разрушаются при кипячении, но Кипятильник только отмахивался:
– Братец, не нуди, всем известно, что чай заваривают кипятком. Вон и термос подтвердит.