Старик замер, его взгляд впился в Хатима, будто ища трещину в его словах. Но затем он медленно кивнул, уголки губ дрогнули в едва заметной улыбке. Он не отступил, стоя у алтаря, словно ожидая, что Хатим скажет еще. Но Хатим уже всё сказал.
Тишина в Нотр-Даме стал слишком густой, словно воздух стал осязаемым. Витражи горели алыми, синими и золотыми бликами, отбрасывая всё те же тени на каменный пол, но словно ярче. Хатим Финн Ахир, стоял у всё того алтаря, его рубашка чуть мялась. Его карие глаза, тёплые, как свечи, смотрели на старика в потрёпанном плаще, чьё лицо пряталось в тени капюшона. Диалог о истине, начатый в ночи, повис в воздухе, и старик, стоя в шаге от Хатима, смотрел на него, будто видел нечто глубже слов.
Старик выпрямился, его узловатые пальцы сжались, голос, низкий и хриплый, зазвучал с новой силой:
– Я много читал, Отец, и много знаю. Я ходил по пескам раскалённых пустынь, слушал проповеди в храмах о которых ты даже не слышал, спорил с мудрецами, о которых никто не знает. Но в тебе… – он сделал паузу, его глаза блеснули, как угли, – я вижу свет. Не тот, что в книгах или словах. Свет, что горит в сердце, чистый, как утренний луч. Ты не просто веришь – ты живёшь истиной. Ты живёшь Богом.
Хатим, теребя бороду, улыбнулся, морщины у глаз углубились. Его доброта не знала неловкости, но слова старика задели что-то в душе. Он хотел ответить, но старик поднял руку, останавливая:
– У меня есть для тебя подарок. Если его можно так назвать. – Он сунул руку под плащ и достал потрёпанную книжку, её кожаная обложка была истёрта, словно её носили годы.
– В этой книге – все мои знания. Всё, что я собрал, всё, что тебе пригодится. Прочти её, священник. Да не только прочти, пойми её, почуствуй её, заживи ей.
Хатим, не теряя тепла в глазах, принял книгу. Её вес был странно тяжёлым, будто она хранила больше, чем страницы. Он коснулся обложки, чувствуя шероховатость под пальцами, и тихо сказал:
– Спасибо, сын мой. Я обязательно прочту. И да поможет мне Бог, понять её и зажить ей.
Старик кивнул, его взгляд задержался на Хатиме, будто прощаясь. Затем он повернулся, плащ прошелестел, и он направился к выходу. Его шаги, мягкие, но уверенные, растворились в тишине, дверь скрипнула, и собор опустел. Хатим остался один, держа тетрадь. Он опустил глаза и заметил на обложке странный знак – вырезанный, едва заметный.