Он кивнул. Через минуту молчания оба поняли, что это странная тишина – самое честное, что может случиться в их мире. Ожидание, взвешивание друг друга, первая проверка «чистоты»: не говорит ли со мной копия или кто-то, кем манипулируют?
Марк Спенсер умел ждать.
– Знаете, неудобно это просить при первой встрече, – начал он наконец, не сводя с нее светло-карих глаз. – Но я – за честность. Давайте честно: вы собираетесь расследовать гибель брата?
Вопрос прилетел, как удар ладонью – тихо, но звонко.
– Я не прощаюсь с прошлым, – сказала она просто. – Меня не устраивает отчет АДАМА.
Кураторский ИИ словно вырос между ними третьим – невидимым, но тяжелым. Марк не сводил взгляда, но ладонь его скользнула к карману, будто машинально подмечая волны сканирования – обычная тревога любого, кто хоть раз проходил допрос в лаборатории.
– Вы ведь знаете, Лиана, – начал он медленно, – что сейчас нельзя по-настоящему доверять даже собственным мыслям?
Она усилием воли не отвела взгляда.
– Намекаете на нейроимпланты?
– В лаборатории после инцидента возникла серия «едва заметных» сбоев. Формально – внутри нормы. Человеческий фактор, аппаратные дрожания. Но я замечал эту цепь только у тех, кто был близок к проекту Воронина. В основном – у тех, кто что-то слишком хорошо помнит.
– И вы?
– И я, – усмехнулся Марк.
Он сделал шаг ближе, стал ниже ростом, почти свой:
– Скажите, какие последние сны вам снились?
Если бы только он знал – или уже знал? Она судорожно хотела поймать ускользающую мысль: сон с Николаем, зеркальные коридоры, её голос за запертой дверью.
– Не помню, – солгала.
Марк кивнул удовлетворенно – похоже, это был правильный ответ.