На кухне, которая на деле оказывается обыкновенным чердаком с газовой плитой, Овечка повторяет:
– В конце концов, шесть недель – это не так уж и долго.
Вернувшись в комнату, она разворачивает бурную деятельность. Снимает все дорожки, скатерти и салфеточки, складывает их аккуратной стопкой.
– Скорее, милый, принеси из кухни блюдце. Не хочу, чтобы она подумала, будто мы позарились на ее булавки.
И наконец:
– Готово!
Она перекидывает подготовленную стопку через руку и деловито озирается.
– А ты, милый, возьми часы.
– Может, не надо?
– Возьми часы. Я пойду первой и буду открывать двери.
Она и вправду идет – без малейшего страха, – сначала через тесную прихожую, потом через похожее на чулан помещение с метлами и прочим хламом, куда свет попадает только через слуховое окно, потом через кухню…
– Посмотри, милый, вот это настоящая кухня! А мне здесь только воду брать разрешается…
…Потом через спальню – длинную и узкую, как кишка, две кровати и больше ничего…
– Неужели она оставила кровать своего благоверного? Ну что ж, хотя бы нам в ней спать не предлагает.
…И в маленькую комнатку, где царит почти полная тьма – единственное окно занавешено толстыми плюшевыми шторами.
Фрау Пиннеберг останавливается на пороге. Затем нерешительно говорит в темноту:
– Добрый вечер. Мы зашли просто поздороваться…
– Минуточку, – отзывается плаксивый голос. – Одну минуточку. Сейчас включу свет.
За спиной у Овечки, около столика, завозился Пиннеберг. Тихо звякнули драгоценные часы. Похоже, он поспешил от них избавиться.
«Все мужчины – трусы», – констатирует Овечка.
– Сейчас включу свет. – Жалобный голос доносится все из того же угла. – Вы и есть молодые жильцы? Погодите, я только вытру слезы, у меня по вечерам всегда глаза на мокром месте…
– Вот как? – говорит Овечка. – Что ж, если мы мешаем… Мы всего лишь хотели…
– Нет-нет, идите сюда, я сейчас включу свет. Не уходите, молодые люди. Я вам расскажу, отчего плачу. Только вот свет включу…
И тут действительно загорается свет – свет, как его понимает фрау Шарренхёфер: тусклая лампочка под самым потолком. Среди бархата и плюша клубится полумрак, блеклый, мертвенно-серый. Посреди этого полумрака стоит высокая костлявая женщина с неестественно бледным лицом, длинным покрасневшим носом, слезящимися глазами и тонкими седыми волосами, одетая в серое платье из шерсти альпака.