Когда подъехали ближе, Елпанов разглядел ее.
Женщина была одета чисто и по-городскому: в белую вышитую кофточку с большим воротом, открывавшим стройную шею, и короткую сарпинковую[47], в красную и синюю клеточку, юбку.
Две толстые косы были по-девичьи распущены и опускались ниже талии. Черные, как вороново крыло, волосы были расчесаны на прямой пробор, а на лбу и около маленьких ушей собирались в мелкие кудряшки. Круглое и свежее, покрытое золотистым загаром личико с ямочками на щеках и прямой маленький носик придавали женщине неповторимое очарование, а большие черные, с агатовым блеском глаза и тонкие брови делали ее похожей на цыганку.
– Здоровы будете… А не разрешит ли нам хозяюшка напиться да лошадей попоить? – внезапно охрипшим голосом спросил неуверенно Елпанов, пораженный ее красотой.
– Да пожалуйста, воды в колодце хватит, – озарилась та белозубой улыбкой и встала с полными ведрами, разглядывая проезжих. – Уж не купцы ли к нам на хутора припожаловали? А что везете, люди добрые?
– Эка, купцы! – за двоих ответил Никита. – Из Прядеиной мы… С Ирбитской слободы едем, всякие хозяйственные мелочи везем да соли вот купили…
Никита и Петр поочередно попили воды из ковша, протянутого им женщиной.
– Благодарствуем, хозяюшка, – вода у вас отменная!
– Да на здоровье… А вода-то – такая же, как и у всех, – ответила красавица.
Движением головы она отвела за спину косу, при этом дрогнули и закачались золотые сережки с красными камушками на мочках маленьких ушей.
«А серьги-то у нее такие, что только барыне носить впору, – невольно отметил про себя Петр. – Видно, богатые тут живут люди…»
– Заезжайте к нам в другой раз… воды напиться! – Красавица, улыбнувшись на прощанье, легкой походкой направилась в ограду.
Отъехав от хутора версты три, Никита свернул в лес.
– Ну что, покормим лошадей да и отдохнем малость, пока жара не спадет?
Петр ответил не сразу: в голове, как наваждение, так и вставала картина – улыбающееся лицо, черные волосы да сережки, качающиеся на маленьких ушах…
Никита распряг лошадей; мужики улеглись в тени под березами, пережидая жару.
– А ты не знаешь, кто эта краля, которая с нами у колодца разговаривала?
– М-м-м, – промычал в ответ успевший задремать Шукшин, – бог ее знает, хозяйская дочка, видно, для хозяйки вроде молода еще! Я как-то подъезжал поить лошадь, дак видел старуху в ограде, наверно, мать ее.