(из книги «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов». Ч. 1. Глава 5 / ж-л «Новый мир», 1999. № 2. С. 117–120)
Эти воспоминания Солженицына камня на камне не оставляют от «свидетельств» Симоняна, использованных в книгах Решетовской и Ржезача. Но чем же объясняются сами эти свидетельства? Что могло заставить Симоняна так беспардонно лгать? Об этом А.И.Солженицын узнал позже и приписал в сноске к предыдущему тесту книги в том же номере журнала «Новый мир» за 1999 г., на страницах 130–131:
«Через 12 лет после написанного здесь, зимой 1990 – 91, достигли меня же письма неизвестного мне московского врача-психиатра Д. А. Черняховского. Он писал, что в соответствии с волей Кирилла Семёновича Симоняна. уже рассказывал некоторым лицам и теперь сообщает мне предсмертный рассказ К. С. (Кирилла Симоняна. – Ю.Т.), которого он знал по совместной работе:
«Это было осенью 1977. К. С. заявил, что хотел бы доверить мне «постыдные факты своей жизни». «Расценивайте это как исповедь человека, который скоро умрёт, – сказал он, – и хотел бы, чтобы его покаяние в конце концов достигло друга, которого он предал. (…) Передайте ему всё, что сейчас расскажу. С деталями, со слезами, которые видите, с сердечной болью, о которой можете догадаться». Во время беседы К. С. часто глотал валидол. «После моей смерти не делайте из сказанного тайны. Долго ждать не придётся …». Об этой дружбе (со мной. – А. С.) говорил с волнением, считал, что она во многом повлияла на его жизнь, (…) утверждал, что имел литературные способности едва ли не больше, чем Солженицын. Впоследствии, ощущая себя носителем нереализованного литературного таланта, переживал это как явную несправедливость, что и «сыграло пагубную роль». (…) И ещё другое. С детства у К. С. стали проявляться некоторые психобиологические особенности, связанные с половым выбором. Уже будучи врачом, он пережил в связи с этим неприятности, угрожавшие его карьере. (Вот, наверно, это и было в 1952. – А. С.) Когда к К. С. пришли «вежливые люди» (это уже, надо понять, – в 1975 – 76. – А. С.), он в первый момент испытал леденящий ужас, но потом с облегчением понял, что хотя они могут мгновенно сломать жизнь, превратив из доктора наук «в никому не нужное дерьмо», их цель иная: «опять Солженицын». Они были осведомлены, говорили какие-то правдоподобные вещи. Неожиданно для себя К. С. почувствовал какой-то подъём и благодарность, – «да, благодарность за подаренную жизнь врача». Странички «фальшивого доноса Ветрова» были с готовностью восприняты как подлинные, хотя даже тогда «резанули две-три детали, чуждые Солженицыну». Написал «какую-то пакость для распространения за рубежом». Писал в каком-то странном подъёме, «в дурмане». (…) Рассказал, как в больницу приезжал Ржезач – «мразь, кагебешник, говно. Играл с ним в постыдные игры», – именно так выразился К. С. Потом «дурман рассеялся, спохватился и хоть в петлю». Мы долго говорили с К. С. Его покаяние было искренним и глубоким. (…) К. С. сказал, что Вы не могли не знать о его «ахиллесовой пяте»: «Если б он захотел, то мог бы так приложить по больному месту, что второй (бы) раз не понадобилось. Он этого не сделал». (…) Я как врач-психиатр должен заметить, что во время беседы он был угнетён, но это не была та депрессия, во время которой возможен самооговор. (…) 18 ноября 1977 К. С. скоропостижно скончался». (Примеч. 1993.)»