С этими бабами до третьего пункта никогда не дойдет прямо, а всегда как-то боком, через огороды. Вот прошлый раз приходила Ангелина, и дело-то было плевое, Софья ее собаку взялась травить, но только, пока до этого дошло, чтобы это ясно стало, Илья Петрович должен был прежде узнать от Ангелины, что бабка Софьи увела от бабки Ангелины какого-то мужика, а через это бабка Ангелины бабке Софьи сделала какую-то черную работу, отчего бабка Софьи бабке Ангелины и так полчаса.
И вот теперь пришла Мария, рыдает. И, кажется, жизнь ее оборвалась, или конец света, или метеорит в огород упал и все имущество пожег, уж так заходится. А крикнул – и тишина враз. И что, главное, в тишине этой делать непонятно. Ведь никогда не ждешь, что так скоро, словно с обрыва вниз головой. Ведь нормальный человек он постепенно останавливается, все тише, тише, потом только замолкает. А тут раз и все. И что делать в этой тишине непонятно. И, главное, никогда не понятно, что дальше будет: это она остановилась, чтоб воздуху в грудь набрать для новой истерики, или и вправду устала и готова по-человечески решить. В любом случае действовать надо быстро, потому что если молчать, она точно заново начнет, видимо, полагая, что недостаточно поразила слушателя.
А вот быстро начать Илья Петрович не умел, то есть перейти к третьему пункту – начать разбираться было всегда нелегко, буксовал. Вот если бы эти женщины медленно плакать переставали, то он бы успел с мыслями собраться, а когда так вот раз и все – это, прямо скажем, проблематично. «А с другой стороны, ведь если прикрикнул и хотел, чтобы Мария замолчала, значит, имел, что сказать, а чего ж тогда молчишь?» – упрекал себя Илья Петрович.
Секунды отсчитывались словно молотками по вискам с обеих сторон. Первая, вторая, третья…
«Сейчас заголосит! Сейчас заголосит! – беспокоился Илья Петрович, глядя как медленно поднимаются плечи Марии, и ноздри ее расширяются, вбирая как можно больше воздуха внутрь, глаза округляются и ширятся, – Сейчас заорет!»
Илья Петрович в панике застыл, словно завороженный, будто глянул в глаза медузы горгоны и навеки окаменел, а она вот-вот разразится громким пронзительным криком.
«Надо что-то делать!», – лихорадочно соображал Илья Петрович.
– Ну что, – сказал он, удивляясь своему спокойному голосу. – Когда у Ерофеевых свадьба?