Хотя ему и исполнилось уже четырнадцать лет, он был на целую голову ниже Други. Лоб у него был шишковатый, и кожа на нем так натянута, что казалось – вот-вот вырастут рожки. Вся одежда издавала запах плесени и прокисшего картофельного супа.
– Нет, спасибо, – застыдившись, ответил Друга.
– Бери, бери, у меня еще есть. – И он сунул жестяную коробочку Друге в руку.
В полном отчаянии тот оглянулся. Он же не умел курить. Да и запрещено это… Но тут он заметил, что все притихли и не сводят с него глаз.
Альберт, прислонившись спиной к стене, спросил:
– Боишься? – В уголках его рта появилось что-то пренебрежительное.
Друга взглянул на Родику. Она явно давала ему понять, что он непременно должен закурить сигарету. В ее лице он прочел нечто похожее и на страх. Наконец он взял сигарету. Рука его дрожала. И вовсе не потому, что он делал что-то запретное, нет, он боялся опозориться. Ведь он никогда еще не курил! Альберт зажег спичку. И Друга, словно принимая горькое лекарство, затянулся. Стоило это ему героических усилий, и после первого приступа кашля он действительно побледнел, словно герой, истекающий кровью на поле брани. Ребята рассмеялись. Они смеялись очень громко. Однако злорадства в этом смехе Друга не услышал. Этот смех как бы снял напряжение, в нем звучало даже некоторое радушие. Друга тоже засмеялся, хотя в глазах у него стояли слезы.
Снова в дверь постучали точно так же, как стучал Альберт. Вошел Ганс Винтер. Вид у него был усталый. И он сразу сказал:
Извини, шеф. Никак не мог. Этот… мой отец… опять. Понимаешь?..
Ладно. – Альберт махнул рукой. – Видишь, вон сидит Друга. Вы ведь по школе знакомы. Мы, может быть, примем его. Поживем – увидим.
Повернувшись, Ганс приветствовал Другу и сказал, намекая на его сочинение:
– Во что-нибудь надо ведь верить. Не в бога, так хоть в черта!
На что это Ганс намекал, говоря о черте? И почему в его смехе было столько иронии? Друга не мог догадаться. Он и вообще толком не понимал, что тут происходит. Во всяком случае, что-то запретное. И ребята и Родика казались ему совсем другими, чем в школе и на улице. Во всех чувствовалась решимость, и вели они себя совсем как взрослые. Говорили по-деловому, не болтали попусту.
Некоторое время Ганс перешептывался с Альбертом. Должно быть, сообщал ему что-то важное. Друга понял это по выражению их лиц.