– Может, партию в шахматы? – спросил Крамер. Его глаза блестели, как в лихорадке. Видимо, ЛСД уже оказал своё действие, запустив свои невидимые щупальца прямо в мозг старика. Он снял панаму и бросил её на пол.
– С удовольствием, – ответил Лео.
***
Впервые Лео узнал Крамера не как писателя, а как автора шахматных этюдов. Дед Лео приобщил его к шахматному искусству с пяти лет, и мальчик с первых уроков проявил недюжинные способности. Часами он просиживал за пятнистой доской, иногда с дедом, иногда один, разбирая самые хитроумные комбинации. Отец Лео не поощрял его склонностей, но родители почти всё время проводили в деловых поездках, и времени на игру оставалось достаточно. Бесконечные летние каникулы Лео проводил у деда, в его загородном доме в предгорьях Центрального Массива. Бабушка тоже была, как и братья с сёстрами, но почему-то они всегда присутствовала только на заднем плане, ускользая от прямого взгляда. Дед с бабкой были эмигрантами первой волны, они уехали даже ещё до октябрьской революции, ещё молодыми и бездетными. Дед испытывал отвращение к любой торговой и производственной деятельности, но, тем не менее, быстро разбогател. К тому времени у него уже успели родиться дочь и сын, отец Лео. Дед никогда не звал внука Лео, только Лев. «Лев прав, – говорил дед, и добавлял – Лев Глебов – прекрасное стародворянское сочетание». Он не уставал подчёркивать древность своего дворянского рода, постоянно поминая столбовые книги. Лео тоже считал, что с фамилией ему повезло, поскольку любой полуграмотный француз легко мог прочесть Gleboff на любом документе. Дед часто поминал своего знакомого по фамилии Болховитинов, чьё имя постоянно становилось преградой для чиновников разного ранга. Дед считал, что Болховитинов ему завидует, поскольку, не смотря на древность фамилии, Болховитиновы не числились среди столбового дворянства.
Лео сидел в беседке и смотрел на шахматную доску. Там чёрный король пытался увернуться от коня и пешки. Мальчик глубоко задумался и не услышал ни шагов деда, ни шуршания газеты в его руках.
– Вот, взгляни, Лев, – дома дед говорил только по-русски, – какой необычный этюд.