Брань приятеля была слышна издалека – он не был сдержан и излишне воспитан, называл вещи своими именами и не стеснялся в выражениях, отчего богобоязненные швабы, в основном из деревни, только крестились и наматывали себе на ус особо удачные выражения.
– Вонючее сраное говно, заковыристый пердеж, свинячья шелудивая собака, срамная губа жизни, рахит иксоногий, я сыт по горло! – доносилось громоподобно из пещеры пирата, как окрестил свою заваленную всяким добром каптерку старшина роты. Определенно, настроение у ругателя было совсем паршивое, как раз под стать погоде за окном.
– Сервус! Что сдучидось в дашей доте? – светски спросил открывший дверь Попендик.
Распаренный, словно после бани, старшина зло кинул взгляд и самую малость поутих. Он стоял мало не по пояс в груде снятых со стеллажей вещей и свирепо шевелил бровями. Рычать на приятеля не стал, сменил пластинку:
– Вместо того чтобы жить, как положено нормальному германскому мужчине и сношать бабу, восторгаясь, какое у нее роскошное шасси и ход плавный, я живу словно сотня турецких евнухов или триста монахов-францисканцев в отвратительном целомудрии! И у меня от такой жизни уже яйца распухли, как у слона. Мало того: вместо нормальных половых отношений я имею изнасилованный мозг! И кто, кто мне устраивает такую жизнь? – патетически возопил старшина, с трудом выбираясь из стопок с одеждой, наваленных средних размеров курганом.
– Дубибчиг ротного? – подал свою реплику Поппендик.
– Он самый, желтоклювый суходрот, подлиза учебная, ебаквак, пидорастичный дрочун, когда-нибудь я вправлю ему мозги! – выдал пулеметной очередью старшина.
– Что на эдод раз? – участливо вопросил гость, так как знал: если хозяин каптерки выругается до донышка, да еще если ему посочувствовать – стоимость вожделенной бутылки будет меньше на четверть. При скудном окладе младшего командира это было весомо. К тому же любимчика ротного командира, поставленного на должность комвзвода – один, сам оберфельдфебель не любил тоже. В том числе и потому, что в ближайшей сборной маршевой роте он отправится на фронт, а столь необходимый Рейху подлиза опять останется учить запасных. С ним такое уже происходило трижды, и на фронт он не рвался, ограничиваясь патетическими речами и призывами. Поговаривали, что он родственник ротного и именно потому задирает нос.