Звонким смехом злодейским распустил туманы ночные,
Закружил пляску буйную дикомужную,
Будто ветер шальной сорвал покрывало осени алой.
Заплясал по избе шумливо-грохотно,
Забормотал старые сказки колдовскими заклинаниями хитрыми.
Стеночки скрипят голосом тяжким звончатым,
Струны гуслей плачут эхом грустным печальным.
Покрутил венцы ветром снежным студёным,
Засверкали свечи бледно-синим мёртвым огнём тусклым.
Взяв за руку Ведьму нашу,
Увёл её в даль загробную владений темниц своих роковых.
Остальных окунул сном вечным глубоким,
Сном непробудным».
***
Из мрака тьмы, царившей под детской кроватью, медленно появилась костистая, покрытая буграми рука с тонкими пальцами-крючьями, украшенными острыми кривыми ногтями. Пальцы тихо шарили по полу, ,ощупывали невидимые следы – здесь были чужие шаги, неизвестная опасность… Вслед за первой худой рукой, пробуя пространство вокруг себя, неуверенно выпростала другая такая же бледная, сморщенная лапа, длинные пальцы которой нервно вздрагивали, соприкасаясь с прохладной древесиной пола.
И вот уже краем глаза видно, как исподтишка из сумрачной щели медленно проступила лохматая, заросшая густыми седыми космами голова Тырты – Ведьмы-воровки детских сновидений. Ее жуткое морщинистое лицо было скрыто спутанными прядями волос, источавших запах земли и плесени. Согнувшись пополам, она робко вылезла наружу, бесшумно скользнув вперед, чутко принюхиваясь и тревожно осматриваясь кругом. Но там, где должна была находиться детская кроватка с теплым дыханием ребенка, стояла лишь сероватая пелена тумана, равнодушно скрывающая всё живое…
Тревожное сердце Тырты замерло, когда перед её глазами возник туман – знак великой опасности, неумолимого испытания для неё самой. Мгновение спустя, собрав всю свою решимость, страшилище смело ступило вперёд, оставляя прежний уют мракобесия и погружаясь в таинственный туман.
Нечисть являла собой живое воплощение кошмара – маленькая сгорбленная карга с жалкими костлявыми лапами и тонким извивающимся хвостом, будто большая крыса, выползшая из норы.
Тырта, смутившись внезапной, тревожной тишиной, осторожно поднялась на шероховатые когтистые лапы, вытянулась изящно, точно кошка-воришка, выпрашивающая любимое угощение у доброго хозяина.
Хриплым голосом, подобным скрипу ветхих ворот, Нечисть зловеще затянула свою песню, тяжело подтягиваясь вверх по кровати, приближаясь к малышу, чтобы пробудить его слезы и вновь услышать сладостное пение детского плача, наполняющего сердце Тырты радостью.