Женщина в золотом наряде задумчиво остановилась на полпути, словно услышала его мысли, окинула взором зал и сбежала вниз по лестнице, как язычок пламени по горящему полену…
Аркадий замер, забыв обо всём… Остывал начатый и забытый ужин. Бокал, наполненный красным вином, жадно ловил золотые отблески.
Это была не просто женщина, а Богиня любви. Её руки превращались то в стебли, пляшущие от порыва ветра, то в крылья раненой птицы, то в две коварные змеи. Она соблазняла и призывала кого-то, кто не желал откликнуться. Устав и отчаявшись, женщина закрывает лицо руками, чтобы скрыть слёзы, и падает наземь как подкошенная тростинка…
Вдруг всё меняется: женщина встаёт, гордо вскидывает голову. Потоки огневой музыки сжигают дотла остатки любви. Настала пора страдать тому, кто не откликнулся вовремя и всё потерял.
Умолкла сладкострунная скрипка. Ускользнула танцовщица, в последний раз блеснув золотом на лестнице. А Аркадий всё никак не мог стряхнуть с себя околдовавшие его впечатления.
Подозвал метрдотеля и, протянув визитную карточку, попросил передать танцовщице с приглашением за свой столик.
– Пани Рената никогда не выходит в зал к посетителям, – вежливо улыбнувшись, объяснил метрдотель.
Аркадий добавил к визитке тысячную купюру:
– Постарайтесь, чтоб она согласилась.
Метрдотель вздохнул, положил деньги в карман и удалился. Через некоторое время вернулся и доложил:
– Пани Рената уже уехала. И потом… – Он немного поколебался. – У неё, говорят, очень влиятельный покровитель.
Ну ещё бы! У такой красавицы! По крайней мере, стало известно её имя: Рената.
Исчезла, и неизвестно, появится ли когда-нибудь снова…
Огорчённый и раздосадованный, что упустил свою синюю птицу, Аркадий вернулся домой. Было уже поздно. Горничная навела чистоту и порядок, заполнила холодильник продуктами и ушла. Квартиру с ним делили кенар, кот и пёс. Каждый со своей особой, неповторимой историей.
Кенар залетел однажды в открытое окно да так и прижился. Сначала свободно порхал по квартире и спал, примостившись, где придётся. Но вскоре стал проявлять необузданный нрав. Словно вёл родословную не от канареек, а от самих пиратов. Если на столе появлялся торт, он преображался в яростного завоевателя. Нахохлившись и растопырив крылья, скакал вокруг лакомства, никого не подпуская близко, словно один мог одолеть три килограмма. Пришлось посадить в клетку. Теперь он кротко отбывал исправительный срок за решёткой.