в могилах, а я живая на сцене! Один Бог знает, чего мне стоило
их пережить. Все ушли. И всех забудут. Рано или поздно. А на меня зритель ходит! – понизила голос до шипения. – Я такие бородавки наблатыкалась делать, мне гримеры завидуют! Знаешь, как я жути нагоняю? Кровь в жилах стынет, дети со спектаклей зареванные уходят, заикание зарабатывают. Вот так я играю! – чокнулась со своим отражением и осушила залпом стакан.
Я готов был аплодировать стоя. Мне было жаль ее. И было жаль всех: Гришу, Лидию Сергеевну, их дочку и даже проворовавшегося директора…
– Маргарита Михайловна, вы опять несуществующую роль репетируете?
Я обернулся. В дверях представительный мужчина. Подволодская тут же поменялась в лице, наспех натянула прежнюю заискивающую, жеманную улыбку:
– Ой, а я тут нашего гостя развлекаю. Вас дожидаются.
– А я ищу его повсюду, – и сухо со мной поздоровался.
Значит, это и есть неуловимый худрук. Стареющий хипстер или молодящийся пижон в роговых затемненных очках и бабушкином джемпере крупной вязки. Сосредоточенный, знающий своему времени цену, не настроенный на праздное общение и подчеркнуто вежливый с теми, кого считает ниже статусом. То есть со мной. Не мой человек, однозначно. Кокетливая пьянчужка Подволодская и то мне ближе. Мы с ней попрощались как старые знакомые. Еще бы, вся ее жизнь передо мной пронеслась!
5
Худрук, свободно ориентируясь в потемках, провел в кабинет, тот оказался рядом.
– Я в курсе просьб родных Григория Саныча, – с ходу начал, – нужно поднимать архивы. Я, правда, не совсем представляю, как это будет выглядеть. У нас все в отпусках. Но мы в любом случае пойдем навстречу родным Григория Саныча.
– А на саму программу не хотите пойти? – попытался его пристыдить. – Оппоненты семьи утверждают, что театр знал о той стороне жизни Григория Саныча. Но сам театр никак не комментирует эти слухи. Отсюда бесконечные спекуляции на тему…
Худрук, внешне отстраненный, тут же испепелил меня взглядом:
– Есть такие говно-программы, на которые нельзя ходить. Из соображений нравственной гигиены. Я запретил сотрудникам участвовать в этой вакханалии.
Мягко стелет, жестко спать. Театрально-режиссерская закалка. Кажется, простуженный. Ему принесли горячий чай, он медленно стал пить его, откашливаясь и шмыгая носом. Я так и представлял, как его растопленные сопли затекали обратно в пазухи костей черепа, и с нарастающей досадой всячески желал ему развития гайморита.