***
Уезжая
Я абстинентен, но не обречен.
В ночном окне горит фонарь вокзальный,
Ложатся рельсы в шпалы идеально,
Я был ни с чем. Остался ни при чем.
Билеты в полумраке коридора
Укоротит рука проводника.
И цвет лица при свете ночника
Смешается с полузакатной шторой.
***
Двадцать второе. Самый длинный день.
Москва вжигает градусы в прохожих,
Загаром размалевывает кожу.
Я – солипсист. Я нахожусь нигде.
Служанка графу люба иль не люба
Решат вино и головная боль.
Но мне не важно, кто сейчас с тобой?..
Двадцать второе. Дни пошли на убыль.
***
В моих мечтах нет стран и песен,
Сражений, подвигов, страстей,
В них я народу неизвестен.
Не Ахиллес. Не Одиссей.
В моих мечтах есть непогода
И, стоя молча у окна,
Разводит в чае ложку меда
Моя абстрактная жена.
***
Открыл глаза. Удивленно замер,
Узнав знакомый витражный узор,
Из мертвого мрака подземных камер
Меня ввели в городской собор.
С хоров летели хоралов стрелы,
Горели в раках дары волхвов,
Старик священник, убогий телом,
Зачитывал список моих грехов.
Рука палача совершила взмах,
Орган загремел в финальном аккорде и
Тело мое обратило в прах
Короткое жало мизерикордии…
То был лишь сон. Но семь последних лет
Клинка мне мнится тусклый силуэт.
И шорох инквизиторских плащей
Вотще.
***
Баллада о дезертире
Был он циник, трус, убийца, герой,
под присягой правду кто разберет?
Встретив ангела вечерней порой,
на рассвете он покинул свой взвод.
Он ушел из своей части тайком,
лишь напарнику сказал сгоряча:
«Постарайся умереть дураком,
там за это приговор облегчат».
Долго прапор распекал часовых,
что пустили беглеца за кордон.
Молча слушали. И кто-то из них
в пустоту сквозь зубы бросил «гондон».
От обстрелов дезертир, словно тень,
укользал, не опасаясь огня.
Тот, кто движется – плохая мишень,
смерть не любит себе жизнь усложнять.
Он бежал, пока не встретил в лесу
партизан незнамо с чьей стороны.
Шею в петлю, а веревку на сук —
для гражданских все солдаты равны.