Лабиринт. Книга первая. Отпусти мне грехи, священник - страница 27

Шрифт
Интервал


Расстроенный толстяк рассвирепел и стал требовать реванша. Олег был не против такого расклада дела – это не противоречило правилам состязания, но предложил продолжить пока левой рукой, и дать восстановиться занывшим сухожилиям правой руки.

Толстяк, ёрзая локтями по столу, примеривался к кисти Олега. Наконец, его устроил захват с плотно прилегающим эластичным бинтом, сжавшим кисти намертво. Смешно было смотреть на его сосредоточенное потное лицо, можно было подумать, что визави хочет предпринять чрезвычайно важное решение. Пупс судорожно вздохнул, давая понять, что готов к схватке.

Олег понимал, что на реванш его не раскрутишь, и решил не играть в поддавки – не болван – поймёт, что к чему. Да и десятка – неплохой гонорар за минутное напряжение.

Встретив секундное сопротивление, Олег молниеносно припечатал кисть противника к валику. Тот даже не понял, как это произошло. Расстроившись окончательно, отказался от дальнейшей борьбы.

Семён прогудел в ухо Олегу:

– Ты, когда перестанешь дурачиться? Мы уже думали всё – хана денежкам. Больше не шути так. Понял? – и он чувствительно ткнул в челюсть Олега.

Жёсткая полемика

Про истину, однако, мы не будем

Полемикой на взводе огорчать.

Она размыта, словно студень,

И без бутылки не понять,

Похмелья изуродованных будней.


Гурьбой повалили в парную. Рассевшись, как петухи на насесте, бурно обсуждали прошедшие события в стране. Затрагивая болезненные темы, спорили…

Каждый рассуждал, видя окружающую действительность с насеста, на который вскарабкался за прожитую жизнь. Несмотря на разные взгляды, единодушно приходили к одному мнению: после развала СССР, страны, как таковой нет. Правительство проворовалось, депутаты лоббистскими решениями вредили народу; правоохранительные органы в бандитские группы сколотились, и кого граждане больше боялись, бандитов или «правоохранителей»? Вопрос был спорный.

Рабочий-заводчанин, кряжистый черноволосый здоровяк лет тридцати, с жилистыми почерневшими от работы кистями рук, зло сверкнул глазами.

– Вот ты, бизнесмен доморощенный? Какую пользу приносишь Родине, народу? —Посмотрел на братка с нескрываемой неприязнью. – Молчишь! Всю страну, сволочи, растащили.

Пупс, зверея, приподнялся, набычив и без того неохватную шею.

– А кто в нашей стране воровать запрещает? Воруй, если сможешь. Родину вспомнил. Почему родина не вспомнила, когда с прострелянным лёгким из Чечни меня полудохлого привезли? Бабки на лечение занимать пришлось. Ни одна падла покалеченного бойца не вспомнила. А ты… – Родина! Может, она о тебе позаботилась – в виде подачки от хозяина, чтоб ты и твоя семья с голоду не подохли? На руки свои посмотри… Их от мозолей, трещин и черноты, отмыть не можешь. Да и баба, наверное, каждый день скандалы устраивает, что продохнуть от твоей зарплаты невозможно. – Увидев потупленный взгляд рабочего, добавил, смягчаясь… – Прошёл я всё это, не один ты такой. Только молодёжь быстрей смекает: жизнь другая пошла, и правят в ней беспредел и беззаконие.