Было уже поздно, но Семенов, взяв табельное оружие, собрался проверить, кто там проживает.
Я не могла остаться и, дождавшись, когда мне откроют дверь машины, села на переднее сидение, закурив сигарету.
***
Было уже темно, когда вернулся Макс.
– Время пришло, моя муза. Я покажу тебе свое искусство! – голос фотографа наполнился таким жаром и радостью, что Василиса не знала, пугаться или радоваться вместе с ним.
«Муза» и «модель» – разные вещи, получается, он не убивать ее едет, а показывать убийство. Будет ли у нее шанс сбежать?
На выходе из дома Максим накинул на плечи Василисы теплое пальто. Была ранняя осень, но ночи уже стали холодными. В машине они ехали молча. Двери были заблокированы, да и выпрыгивать на ходу Вася бы не рискнула, она же не героиня боевика… В лучшем случае она расшибется насмерть, в худшем покалечится, и Максим снова поймает ее и добавит новую пару глаз в свою коллекцию.
Они ехали недолго, минут пятнадцать. Максим остановился, взял спортивную сумку с заднего сиденья и кофр с фотоаппаратом, потом вышел из машины, открыл дверь для Васи, помог ей выйти, взял за руку и повел в темноту.
Фотограф надел налобный фонарик и включил его. Лес стал светлее, но все равно пугал, ведь тьма за пределами луча фонаря только сгустилась, в ней могло скрываться что угодно. Умом Василиса понимала, что самый страшный хищник ее уже настиг, но сердце испуганно трепетало, страшась неизвестности.
– Искусство требует жертв, потерпи немного. Мы должны все закончить к рассвету. Я точно знаю, что свет в это время идеален. Вот увидишь, это будет шедевр.
По лесу они блуждали часа два, показавшиеся Василисе вечностью. Когда свет фонаря выхватил из тьмы полуобнаженную фигуру юноши, привязанную к стволу дерева, Василиса еле сдержала крик. Его руки были высоко задраны, веревки плотно обхватывали кисти. Юноша сидел, еле доставая до земли. Он был бледен, но жив.
– Мой Себастьян, – прошептал Максим, – Правда, он великолепен? И станет шедевром, когда я закончу.
Вася с трудом заставила себя кивнуть. Пленник действительно был красив какой-то печальной готической красотой. Почти белоснежная кожа, густые волосы, спускающиеся до основания шеи, большие глубокие глаза, в которых застыли боль и обреченность. Рот молодого человека закрывал кляп. Все, что Василиса сейчас могла сделать, это мысленно просить у этого незнакомца прощения. Она не сможет его спасти, как и себя. Когда-нибудь она точно из музы станет шедевром или художником.