Ему вот уже полгода, как тридцать один год.
Он молчит о себе, но иногда поёт,
Психологический возраст его не меняется ни на йоту:
Он не прощает друзей, ненавидит работу,
Неплохо держит удар, владеет лицом и улыбкой,
С каждой новой и уникальной ошибкой
Прокачиваются экспа и добавляется левел,
Отделяются зерна от плевел
И пятилистный клевер
Не для него, но цветет.
Ему вот уже пол года, как тридцать один год.
Ему говорили: «Подстригись и побрейся!»,
Теперь говорят: «Отпусти!»
Он молча всех посылает, сжимая в горсти
Две рваные феньки, пуговицу и треснутый медиатор.
Его оторвёт с руками любой психиатр
На опыты, диссеры, новые методы, тесты,
Треннинги личностного роста, как показатель прогресса,
Но он не позволяет себе срывов, и даже почти не пьёт:
Ему ведь уже полгода как тридцать один год.
Ему вот уже полгода как тридцать один год:
И одна из них сделала от него аборт,
Вторая – меж кислотой, грибами и ганджой,
Третья купила кольт, наточила топор,
И постоянно в готовности абордажной.
А больше никто так и не смог подойти,
На протяжённость руки, куда уж там к сердцу.
И были ещё – оказалось не по пути.
И были ещё – сигарета, кофе, погреться.
И когда невыносимо хотелось петь,
Под рукой, как назло, находилось, кому послушать,
Но от силы крыльев едва ли осталась треть,
И с тех пор с ним не случалось
Ничего лучше.
По ночам он сжигает тетради и фото, чистит файловые архивы,
Редактирует списки тех, кого не сделал счастливым,
Удаляет тех, кто мог бы быть слишком дорог,
Лезет в холодильник, запивает йогуртом творог,
Думает, что пора бы уже перестать жрать по ночам,
Браться только за то, что по силам, по росту и по плечам,
Жалеет, что так и не научился сносно стрелять,
Плавать с аквалангом, бить первым, молчать
О том, что действительно ценно, жить на полшага вперёд,
Хотя ему уж полгода, как тридцать один год.
Он больше никого не любит, но некоторых ещё терпит.