День четвертый.
Кровь в ротовой полости имела вкус медных монет. П. сплюнул, наблюдая, как алая слюна растекается по серому бетону, впитываясь в трещины, словно живая. Солнечная панель, привязанная к рюкзаку, наконец-то набрала достаточно заряда – 43%. Этого хватило, чтобы включить камеру.
Он не знал, видит ли она его сейчас.
Бой начался на рассвете, когда солнце только пробивалось сквозь пелену дыма и тумана. Первые выстрелы разорвали утреннюю тишину, как нож рвет тонкую ткань. Он тогда прижался к сырой земле, ощущая, как холод просачивается сквозь камуфляж, и подумал о ней.
Сначала – далекие голоса, скрежет брони по щебню. Потом – первые выстрелы, эхом отразившиеся от руин. Он занял позицию на втором этаже полуразрушенной школы, у окна с выбитыми стеклами, откуда открывался вид на перекресток.
Их было пятеро.
Бойцы ВСУ передвигались осторожно, проверяя каждый угол. Один – с рацией, два – с автоматами, еще двое прикрывали тыл.
П. прижал приклад к плечу.
Первый выстрел – рация взорвалась в руках у оператора, осыпав его горячими осколками. Второй – пуля вошла в горло бойцу слева, и он рухнул, хватаясь за шею, как будто пытался задержать кровь.
Третий выстрел дал осечку.
– Там! На втором этаже!
Они заметили его.
П. откатился вглубь класса, чувствуя, как пули впиваются в стену, вырывая куски штукатурки. В ушах звенело, но сквозь шум вдруг пробился ее голос:
– Любимый…
Тихий. Сдержанный. Но живой.
Она видела его.
П. перезарядил автомат, ощущая, как что-то горячее разливается в груди.
– Я скучала, – добавила она, и в ее голосе была та самая улыбка, которую он помнил.
Трое оставшихся бойцов начали штурм.
П. вскинул автомат.
– Я тоже, – прошептал он, хотя знал, что она не услышит.
Грохот разрыва оглушил, заставив на мгновение ослепнуть. Осколки с воем впивались в стены, вырывая куски бетона, оставляя на штукатурке свежие, зияющие раны. П. прижался к полу, чувствуя, как острая стружка сыплется за воротник, обжигая кожу. В ушах звенело, но сквозь шум пробивалось её дыхание в наушниках – ровное, спокойное, словно она сидела рядом, а не наблюдала за ним через камеру, за тысячи километров от этого ада.
Он поднялся на одно колено.
Автомат в его руках ожил, затвор щёлкнул, и очередь прошила дверной проём. Внизу раздался крик – не боевой клич, а животный вопль боли. Хорошо.