Иван Валерьянович ожидал, что начальник возмутится, но Берестов ничего не сказал. Положили бойцов справа, женщин – слева, даже и прикрыть их было нечем. Нашли какое-то совсем уж никчемное тряпье, которое и местным мародерам не пошло, лица закрыли все же. И это были все почести которые смогли дать чьим-то матерям и женам, чьему то убитому счастью, чьему-то оборванному будущему.
– Только перед войной зажили хорошо, – вздохнул Новожилов, вылезая из ямы.
– Оссафить! – осек его начальник похкоманды.
А фельдшер промолчал. Команда тоже молча делала свою работу.
Засыпали споро, холмик получился аккуратный, обхлопанный лопатами.
Как ни тянул время Берестов, а вот – пришло оно, то самое. Пора бошки рубить. Поглядел на Алексеева.
– Поехали, – спокойно сказал тот. И постарался угнездиться на жестких досках телеги. Только проверил, что матрос взял кувалду, лопату да поленце.
– Как будем работать? – не утерпел Новожилов. Собственно, ему до этого дела не было никакого, но было любопытно. Задачу он знал, понимал ее важность, но как любой нормальный человек сроду с подобной изнанкой медицины не сталкивался.
Старший лейтенант Берестов, начальник похоронной команды
Тошный получался день. Сосало под сердцем – и оттого, что сразу вспомнились все те, кого пришлось так бросить, словно мусор какой, а не близких людей, и то ело, что красноармейцев местные подраздели. Свои же! Которых они защищали! Сначала думал, что, может, тогда еще их товарищи все поснимали, но потом увидел голых детей и женщин, вытаявших уже на поле из снега, и совсем стало худо. Никогда не гонялся Берестов за достатком, потому всякое жмотство и барахольщичество его бесило. Да и сам вид, словно спящих на голой земле голых женщин с детьми, подействовал очень сильно. Холодно еще было, не успели еще придти в безобразное состояние, лежали, словно опрокинутые мраморные статуи. Сначала, нюхая запах падали при построении, думал, что будет тут черте что, а оказалось – только лошадь воняла, валявшаяся на открытом месте, где уже и снега не было. На поле снег местами сошел, но ближе к лесу, где падала тень и где как раз и лежали женщины, – еще сохранялся.
«Вот же куркули чертовы, за тряпку удавятся, сволочи», – думал зло Берестов, широко шагая по раскисшей весенней земле. Следом, словно ртутный шарик, катился Новожилов, с которым старший лейтенант не очень знал, как себя держать. И потом телега с дедушкой-фельдшером и вся команда.