– И в чём же состоит опасность и трудность погружения в эти сферы? – спросил меня Тапир-хан.
– Главная трудность состоит в том,– сказал я, – что у нас с вами имеются разные взгляды на одинаковые вещи. И если мы их не совместим, то ничего путного не выйдет из нашего сотрудничества. И первый вопрос возникает перед нами: «Куда мы отправимся с вами? В какое пространство? Ведь наше внутреннее сознание имеет свои координаты протяжённости и длительности. Универсальны ли они, и совместимы ли они с действительностью»?
– Но тогда нам в первую очередь нужно разобраться, – сказал Тапир-хан, – и выяснить, чем ваше научное мышление отличается от нашего религиозного опыта.
– Да,– согласился я с ним, – я полагаю, что то, что играет главную роль в философии как науки, может быть только человеческим мышлением и практикой самого человека.
Услышав это, Тапир-хан рассмеялся и сказал:
– А я думал, что для вас важно знать сам объективный мир, безотносительно к способам его познания.
– Но как мы можем узнать объективный мир без нашего мышления и практики? – удивился я, услышав его замечание.– Ведь учение об объективной действительности, то есть о бытии, как оно существует само по себе, издавна называли философской онтологией.
– А я знаю, что учение о мышлении и познании, в широком смысли этого слова, называют гносеологией, – ответил Тапир-хан, – но онтология и гносеологий – это же две разные науки. И их нельзя смешивать. Как же вы намереваетесь познать мир, стоя одновременно на разных основаниях?
– В этом нет противоречия, – заявил я, – так как теория познания есть неотъемлемый раздел философии, только она, как одна из всех наук, изучает познание во всём его объеме. Опираясь на логику и психологию, гносеология пытается представить процесс человеческого познания и его целостности, решить проблему истинности и достоверности научного знания. Ведь без определённого сосредоточения, вряд ли нам откроется то, что скрыто за занавесом сложных понятий человеческого мышления, когда оно начинает разбираться в тонких деталях творения природы, таких как «существование» и «жизнь».
– Но правильно ли говорить об онтологии как науке? – опять возразил мне Тапир-хан. – Ведь всё строится на каких-то подпорках и укреплениях, без которых знание превращается в ничто. И эти подпорки и укрепления, как бы должны быть существенными доводами, а не какой-то абстракцией. Ведь все эти абстракции – это лишь ветошь ума и самопроизвольные химеры. Можно ли, даже в понятной абстракции, отвлечься от способов получения знания познающим субъектом и рассматривать бытие как таковое? Ведь бытие есть бытие, а познание – это познание. Это – разные вещи, которые заставляют нас подходить к изучению проблемы с разных и даже противоположных сторон. Ведь гносеология и онтология смотрят на мир и на теорию познания по-разному: одна наука как бы – изнутри, а другая – снаружи.