Но после этой грандиозной работы о Дионисии словно забыли. Его имя и его работы не упоминаются на протяжении конца восьмидесятых и в девяностые годы. Об Аристотеле Фиораванти летописи сообщают, что в качестве военного инженера и начальника артиллерии он участвовал в походах Ивана Третьего на Новгород, на Казань и на Тверь. С тысяча четыреста восемьдесят шестого года его имя также исчезает из русских государственных бумаг и летописей.
Итак, судя по всему, с конца восьмидесятых годов оба – и архитектор, и художник – в Москве не работают. Но тогда где, же они?
И почему именно после исчезновения из поля зрения летописей Дионисия и Аристотеля Фиораванти вдруг в девяностые годы пятнадцатого века начинается самое настоящее паломничество итальянских архитекторов на Русь? Что это, случайность или закономерность? Ведь кто-то же вел в Италии отбор мастеров, кто-то их приглашал в Москву и давал им гарантии.
И здесь, думается, ответ кроется в самом статусе «мудрого и прославленного больше всех» Дионисия. Надо просто представить себе личность Ивана Третьего, этого жесткого и самолюбивого государя, человека, который, утверждая свою власть огнем и мечом, сокрушил блестящее и богатое Тверское княжество, утопил в крови Новгородскую республику. Его самолюбие требовало утверждения во всех сферах, и искусство не составляло исключения.
Конечно, он мог послать своего самого лучшего, самого прославленного художника на родину всех искусств, в Италию, «людей посмотреть и себя показать». Тем более что такая практика существовала в Европе.
Если всё было так, как мы предполагаем, то в Италии Дионисий должен был окунуться в совершенно новую для него атмосферу восхищения человеком. Он мог читать трактат Леонардо Бруни, утверждавшего, что разум человека сопричастен божественному разуму и является световой субстанцией, a сам человек, «следствие этого, является как бы «смертным богом». Он мог любоваться фресками Фра Анджелико и Мазаччо, восхищаться образами Сандро Ботичелли и Пьеро делла Франческа, изучать работы Андреа Мантеньи и Леонардо да Винчи, штудировать обнаженную натуру как Лука Синьорелли. И, наконец, он мог видеть фрески первого мастера Ренессанса, гениального живописца рубежа тринадцатого – четырнадцатого веков Джотто на тему жизни Богоматери.