Джемма больше не думала ни о чем. Она знала, что она скажет Рамоне. И этот выбор, который она сделал, заставлял ее сердце сжиматься – тревожно и горячо…
…
Утренняя прохлада чуть охладила горячую кожу Джеммы, она, вздрогнув, открыла глаза, поняв что так и сидит у открытого окна, почти голая, лишь в накинутом на плечи полупрозрачном халатике. Хотела было встать и задернуть занавески, но внизу, гордо откинув голову назад, как будто ее тянули тяжелые косы, уложенные замысловатым узлом, стояла Рафаэлла. И ее точеное, смуглое лицо с азиатскими раскосыми глазами было бесстрастно -внимательным, как будто она рассматривала подопытную зверушку.
– Зайду, не против? Или предпочитаешь, чтобы тебя вызвали?
Взгляд Рафаэллы всегда был странным, так, наверное бы смотрела домашняя кошка, у которой ее хозяева- домочадцы вдруг чудесным образом уменьшились во много раз, став не больше мыши. И кошка никак не может решить для себя – она теперь хозяйка? Или все-таки нет… Настороженно-острый, хищный, но все-таки осторожный взгляд раскосых, непроницаемо-черных глаз второй Матери касался тела и лица, как будто щупальцами, шарил, искал чего-то, и было непонятно, находил ли. Джемма стянула на шее почти не ощутимую, легкую, как воздух ткань халатика, кивнула.
– Конечно, не против. Заходи.
Джемма понимала, что разрешение Рафаэлле совершенно не требуется, надо ей – зайдет, не спрашивая, но тоже сыграла в эту игру, Мать спросила – она разрешила.
Рафаэлла вошла, вернее прокралась в комнату Джеммы, у ее тела длинного, изящного, точеного была грация хищного зверя, и даже запах, который она принесла с собой был хищным. Так пахнет, наверное, в диких джунглях – влажной пряной травой, пьяной росой и кровью. Джемма поставила второй стул к своему изысканному журнальному столику, постояла, пока Мать не сядет, села сама. Рафаэлла долгим, колючим взглядом потрогала ее лицо, потом поправила выбившиеся волосы, вздохнула.
– Татта наговорила тебе, я думаю, всякого. Слишком много ей позволяет Великая Мать, распустила девочку. Ты поверила всему, говори?
Джемма молчала, опустив веки. и соглашаться и отрицать было бы глупо, у Рафаэллы на все было всегда свое мнение, изменить его еще не удавалось никому.
– Ну да. Поверила… Впрочем, это неважно, мнение и желание твое, конечно, учтется, но Мать окончательное решение примет сама. Ты мне вот что скажи…