Через пару минут Герман уже стоял в комнате, в которую ещё ни разу не заходил. Не потому, что не хотел или не знал о её существовании, а потому, что она всё время была закрыта. Как оказалось – не просто так.
Когда повязка спала с глаз мальчишки, и он увидел его – небольшой чёрный рояль, одиноко стоявший у окна, то обомлел от восторга. Нетвёрдой от волнения поступью он подошёл к нему, затаив дыхание. Старинный, грациозный, с резными ножками, рояль стоял в ожидании, негласно приглашая поиграть на нём всякого, кто не равнодушен к музыке. Герман Модестов – новый обладатель этого сокровища – прикоснулся к его клавишам и удивительно мягкий, ни с чем несравнимый звук, наполнил комнату. Он был таким чудесным, мелодичным, так радовал и ласкал слух, каждую клеточку тела, что мальчик ощутил себя в гармонии с чем-то прекрасным, неизведанным и великим. Почувствовав неуловимый магнетизм, исходящий от чёрно-белых клавиш, слегка потертых от времени, Герман страстно и самозабвенно влюбился в то звучание, которое они издавали.
– У меня теперь есть рояль, на котором я буду играть, – словно не веря своим словам, вскрикнул Герман. – Уж не сон ли это?
– Нет, дорогой мой, не сон, – ласково сказала бабушка Агафья и благодарно взглянула на мужа. Похоже, совместными усилиями им всё-таки удалось растопить лёд между ними и внуком. – Мы рады, что тебе понравился наш подарок.
– Понравился?! – воскликнул Герман, кинувшись им в объятия. – Да не то слово! Я так мечтал о рояле! С тех пор, как впервые заиграл на нём в… Э-э-э… «Северном Бризе».
– Где-где? – переспросил дед Болеслав.
И тут он всё рассказал. И о своём походе в клуб, и о том, какой переполох он там устроил, оказавшись на сцене. А ещё о том старом пианисте, по достоинству оценившим его первое импровизированное выступление.
– Невероятно! – приятно удивилась Агафья Петровна, выслушав до конца торопливый рассказ. – А сейчас ты можешь что-нибудь сыграть?
Герман, недолго думая, сел за фортепиано и с важным видом принялся в каком-то только ему ведомом порядке нажимать на клавиатуру. Поначалу нестройные звуки вскоре начали складываться в мелодии, отдалённо напоминающие те, что прозвучали однажды в «Северном бризе». Конечно, они не отличались гармонией – куда уж там! – и не содержали в себе мало-мальски глубокой мысли, которую вкладывали в свои мелодии великие пианисты прошлого и настоящего, но слушать их было по крайней мере приятно, и они не резали слух.