Это просто легкое касание, но уже от него меня будто бы волной накрывает. И я жду. Жду большего. Не потому что хочу, а потому что уверена, что такие, как он, не целуют одним лишь касанием. Такие, как он, целуют жадно. Но он этого не делает.
Губы на удивление мягкие, а поцелуй получается каким детским, нежным, несвойственным для двух взрослых людей.
Рука Зверева зарывается в мои волосы, обхватывает затылок, его губы скользят к шее, язык оставляет влажную дорожку и от этого движения я чувствую, как жар приливает к телу. Меня штормит, перед глазами плывет. Сердце сходит с ума, пульс зашкаливает.
– Прекратите… Вы… Ты обещал, – молю я жалобно. Потому что с ужасом для себя осознаю, что не могу больше терпеть эту пытку. Как будто бы я почувствовала что-то большее.
Вовсе не то, что должна чувствовать рядом с этим животным.
Глава 11
Ева
Зверев продолжает издеваться. Нет, я сейчас не про физическое насилие. Его нет.
Но мне все равно до невозможности трудно быть в такой тесной близости рядом с ним.
– Если обещал, значит не трону, – рычит он мне на ухо, а затем снова он проводит языком вдоль шеи. От этого порочного касания я словно в адский котел попадаю. Забываю, что надо дышать. С силой зажмуриваю глаза, пытаясь хотя бы так отстраниться от подонка. Не видеть его блестящие от похоти глаза.
Представить, например, что сейчас рядом не он, а Мишка… Представить, что между нами все по прежнему и не было никакой измены.
Нет. Не получается. Все мужчины, которые были в моей жизни, причиняли мне лишь боль и страдания. Миша, отец, теперь этот монстр, от которого я и вовсе не знаю, чего ожидать. Сейчас он словно принюхивается, присматривается ко мне, будто бы пытается свести с ума. Его касания подобны пистолету у виска. Вот-вот выстрелит. И ожидание этого самого выстрела медленно лишает рассудка.
– Но все равно трогаешь, – шепчу сдавленно. Распахиваю веки и встречаюсь с взглядом, требующим от меня покорности. Его глаза так и кричат – «заткнись и веди себя смирно».
– Я имел ввиду другое, Ева. Это лишь начало. Или ты хочешь обойтись без прелюдии?
– Нет! – резко вскрикиваю. Затем осекаюсь, проговариваю уже тише: – Никак не хочу…
– Кисуль, расслабься и смирись с тем, что тебе от меня никуда не деться, – губы растягиваются в усмешке. Почему я сейчас на них смотрю? Может потому, что боюсь снова заглянуть в глаза и потеряться в них?