Все тлен. Жизнь– дорога к смерти.
Пашка после похорон сразу свалил в столицу. Бросил все в родном городе, обналичил счета и уехал подальше от воспоминаний.
Понимаю его состояние, поэтому не тревожу. За три года он ни разу не позвонил. Я ему тоже. Ничего о нем не знаю, надеюсь, жив и здоров. Не пропадёт. Нас, Черновых, не так просто сломать.
Гриша остановил машину у подъезда к кладбищу. Колеса увязли в грязи, дальше не проехать. После недавнего дождя, всю дорогу размыло.
Выпрыгиваю из тачки, тону кроссовками в мокром массиве. Уверенно иду к кладбищу, безучастно скольжу взглядом по черно-белым лицам на памятниках.
Гриша догоняет, вырывается вперёд, дорогу показывает.
Меня не выпустили на похороны из СИЗО. Не знаю где она лежит. Может и к лучшему, что не присутствовал. Родители моей жены приняли позицию общества, рыдали на камеры и на суде, проклинали меня всевозможными проклятьями.
Тёща особенно. На всех каналах плакалась, рассказывала о том что Катерина мечтала выучиться на педиатра и помогать детям. А я, черт такой, безжалостно убил святую невинную девочку.
Представляю, какой аншлаг начался бы на похоронах, если бы я приехал.
И все же…
Я с ней не простился. Не отпустил. Не смирился.
– Вот, здесь,– Гриша указывает рукой на кованную оградку выкрашенную белой краской.
Ноги слабеют, утопают, только грязи под ними уже нет. Захожу в маленькую калитку, каменею стоя перед могилой.
Памятник– как я просил. Из белого мрамора. Гриша выполнил просьбу и установил без согласия родителей.
Замираю взглядом на её красивом лице. Как живая… Мастер постарался на славу.
Лежит прям тут, под ногами.
Землю хочется жрать.
Руками разрывать. Откопать её. Оживить. Или там с ней рядом прилечь, чтобы двоих закопали. Жить без неё не могу. Не хочу. Руки на себя наложить– проще простого. Сила духа не даёт этого сделать.
Малышка моя… Как же так, а?
Опускаюсь на узенькую скамейку у могилы. Зажмуриваюсь. Чувствую как из глаз слезы выдавились, по щекам катятся.
Я не плакал даже когда в школе издевались. Даже когда мать смерти желала. Злость копил.
А сейчас, на кого злиться? Кого наказывать? Себя? Катерина уже наказала, пустив пулю себе в лоб.
Нежная моя, ласковая, любимая…
Мой тёплый дом, моя тихая гавань. Единственное светлое, что у меня было.
Слезы новым потоком хлынули, наперегонки катятся вниз, теряются в отросшей щетине.