Вдруг, выскочивший из тумана чинт, увидев мертвого товарища, закричал как… (хотел сказать «ты») девчонка. И разразился рыданиями.
На счастье, я успел опустить свой меч и позволил ревущему чинту беспрепятственно соскочить с коня.
Только когда всадник скинул чинтский плащ и шлем, мы увидели, что перед нами совсем соплячка, тоненькая такая нартесса. Она бросилась к своему возлюбленному, который тоже оказался нартом.
– Мы бежали от чинтов, он спас меня, это мой… но… Что вы наделали? Не одно вы сердце пронзили, а сразу два…
Сказала, а потом снова принялась рыдать. Потом вдруг замолчала и взяла в руки меч, но не успела ничего сделать – упала наземь без чувств.
Когда пришла в себя, вновь принялась плакать и стенать, да так жалобно, что сердца наши преисполнилось боли и раскаяния.
Даду шагнул к нартессе, чтобы отнять меч от греха подальше. Но она так крепко в него вцепилось и так отчаянно боролась, что Даду испугался поранить девушку и оставил свои попытки. И тут вдруг она перевернула меч и, уперев рукоять в землю, бросилась на лезвие. Не успели мы и охнуть, как на земле лежали уже два трупа.
Мату
Ах!
Тату
Да, Мату… Так горько и стыдно стало нам, что и описать нет никаких слов. Забрали мы их тела, отвезли родичам и решили всю добычу от двенадцати следующих набегов раздавать нартам в память о погибших…
Но Даду считает, что боги не примут жертвы – потребуют от него большей платы.
– Я бы с радостью отдал жизнь, – сказал он мне той ночью. – Но есть одна причина, по которой я не могу пока умереть.
Даду открыл мне свое сердце и теперь я хочу вот что спросить у тебя, моя сестра.